На Главную Рассказы, стихи... Моя Галлерея Гостевая Книга
 

Содержание: | Ухмырье | В Сумерках Разума | Провинциальные Хроники | Злые Песни Подмосковного Леса | Бордюристан | Рассказы | Стихи | Поэмы | Нид | Статьи | Тезисы и афоризмы | Творческие люди вокруг |


 
 

 

В СУМЕРКАХ РАЗУМА

Сборник рассказов


АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Это мой второй сборник рассказов. Впрочем, вру, - здесь есть даже небольшая повесть, «Крысиный Волк» называется. Многие ждали от меня продолжения «Ухмырья». Однако ещё в послесловии к тому творению я написал, что продолжения не будет, поскольку меня уже достала болотно-рептильная тематика. Всё-ж таки упросили: на днях я написал рассказ-пролог «Безбожный Мир», далее развивающий тему пацифического Айятлана и бессмертного Хозяина Болот Хмыра. Впрочем, отвлёкся: речь-то идёт о втором сборнике, а не едва задуманном третьем. Как и в «Ухмырье», в нескольких рассказах общее место действия – некий городишко Барайск: просто-напросто среднее арифметическое между Батайском и Зарайском. Рассказ «Позвоните, люди добрые» посвящается всем тем, кто так любит доставать меня бесчисленными телефонными звонками по любому поводу, а также и без оных. «Половодье», между прочим, - это реальная история, только вот закончилась она не так печально, как у меня. И без Стеньки Разина, слава Богу, обошлось – просто злые спасатели на моторке прикатили… «Год Обезьяны» - гротескная аллегория всеобщего ожлобления масс в самом начале 90-х годов. А вот «Необходимые Исправления» – это размышление, о том, своё ли место мы занимаем на самом деле… «Скрежет Зубовный» и «Один из последних» – взгляды на, в принципе, одну и ту же тему, только с совершенно разных точек зрения. Поэтому данные рассказы и поставлены в сборнике один за другим. «Наследие Холодной Войны»… - Бррр! - Ну и колбасило же с похмелья этого полудурка! Клинический алкогольный психоз… Ещё хочется добавить, что рассказ «В сумерках разума» является наглядным примером, как разумный здравомыслящий индивидуум способен осатанеть, причём в самом буквальном смысле. Ну, и конечно же, хочется от всей души пожелать, чтобы с вами ничего подобного никогда в жизни не происходило.

Всегда мысленно с вами. Денис Елисов. 18 Марта 2002 г.


ПОЗВОНИТЕ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ!

Никакое незнание не освобождает
от всеобщей ответственности
по любому поводу.
Милицейский афоризм.


Порой не стоит и сомневаться что телефон – это одно из самых омерзительных изобретений рода человеческого – по своей абсолютной непредсказуемости. Коварный аппарат имеет постоянное обыкновение включаться, издавая душераздирающие трели, в самые что ни на есть неподходящие моменты. Вот, например, когда Вы в ванной – то рискуете на поспешном пути к телефону поскользнуться на мокром мыльном кафеле и сломать себе что-нибудь – скажем, руку или ногу. А всё из-за какого-нибудь идиота или идиотки, преследуемой навязчивой идеей позвонить Вам прямо сейчас.

1

Суббота: с утра и весь день.

В первый раз внезапная переливчатая трель извлекла Жору Ивашина аж из самой середины и пика процесса утренней медитации в тёплом маленьком клозете. Спешно натянув штаны и, наверное, нутром предчувствуя неладное, Жора аккуратно на цыпочках подошёл к пронзительно верещащему аппарату и двумя пальцами, словно бы имея дело с каким-то особенно гадким и ядовитым насекомым, приподнял трубку и осторожно поднёс её к уху.
- А ты всё гадишь по утрам, скотина! – проблеял с той стороны провода незнакомый гундосый тенор. – Расселся, понимаешь ли, как орёл на вершине Кавказа! Ладно, урод, бывай. До скорого! – и гундосый хам повесил трубку. Ивашин же в растерянности так и стоял с трубкой в руке – из неё еле слышно попискивал частый назойливый зуммер. – Глупая шутка? – Да скорей всего: - мало ли сколько сейчас дебилов развелось… Напьются с самого утра левой водки – и давай звонить кому ни попадя… Ну и #&й с ними! – Ивашин, выругавшись для снятия стресса ещё парочку раз, с размаху бросил трубку на рычаг, отключил на время телефон и отправился принимать душ.
В этот день его больше никто не тревожил, - а главным образом потому, что дома он отсутствовал и трубку снять не мог даже при всём желании. А вот под вечер, когда Жора наконец-то вернулся из гостей в состоянии лёгкого подпития и с весьма весёлым и благодушным настроением, как раз-то всё и продолжилось. И едва он захлопнул за собой дверь, как зазвонил телефон. Вечером Ивашину должна была звякнуть Даша – так, - поболтать, может о встрече договориться… Этим и объяснялось что телефонный аппарат снова был включен.
Однако вместо Даши звонил некто весьма шепелявый: - Шшо, Ифашшин, водошшку пьёшш? Шофшем штыт потеряшш. Ф щеркало на шшебя хлянь, уротт!
- Слушай ты, козёл! – злобно прервал шипящий монолог Жора. – Если ещё раз ты или подобные тебе дебилы сюда позвонят – вычислю, и вот эту самую трубку – теперь он держал её как ядовитую змею, под нижнюю челюсть – чтоб тварь не извернулась и не ужалила; - Эту вот трубку затолкаю тебе в пасть твою гнилую по самые гланды! Понял?!
- Угрожаешшь? – яростно прошипели из телефона – и шипение тотчас сменилось частым пронзительным зуммером. На этот раз Ивашин отключил аппарат до самого утра.

2

Воскресенье: утро, день.
Я с тобой сделаю, что Содома
не делала с Гоморрой…
Лёва Задов.
(А. Толстой. «Хождение по мукам»)


Ночью пришло совершенно непривычное и буквально ошеломившее своей дикостью такого вроде бы тихого и неприметного обывателя как Ивашин, сновидение. Как будто телефонный аппарат его вдруг зажил некоей загадочной и чудовищной жизнью: радиотрубка обзавелась широченной зубастой пастью, огромными ушами-антеннами и соединилась с основным корпусом длинной чешуйчатой шеей. А сам по себе корпус был покрыт отныне прочными хитиновыми надкрыльями со светящимися точечками кнопок – как у божьей коровки. Только взамен шести тоненьких жучьих лапок по бокам шевелилось почему-то четыре мощных и мясистых плавника, из-за чего, а также сильно вытянутого, в мелкой чешуе, хвоста, всё порождение ивашинского кошмара напоминало миниатюрного насекомо-жуковатого плезиозаврика. Плезиозаврик колыхался в призрачных эфирных волнах, вытягивал шею в агрессивной стойке кобры – и шипел: «Угрожаешшь?».
Тут Жора проснулся и с удивлением обнаружил, что сжимает в ладони откуда-то взявшуюся радиотрубку. А оттуда – ехидный голос:
- Ч-что, н-не спи-т-т-ся? – на этот раз, по-видимому, его побеспокоил заика; - К-кош-шмары м-муч-чают? А н-не надо б-было… - Ивашин, так и не дослушав заику до конца, не вставая с кровати, с силой запустил трубкой куда-то в полумрак дальнего угла комнаты. Трубка с мягким стуком ударилась там обо что-то и затихла надолго – по крайней мере до утра.
А поутру должны были позвонить насчёт работы и Жора, несмотря на всё более возрастающее раздражение к своему бесноватому комнатному мутанту, так его и не выключил. А вот интересно – ночью-то почему он вдруг заработал? Лунатизм, однако…
Трубка нашлась сразу: она ударилась о настенный ковёр и особо не пострадала. Водрузив её на положенное место, Ивашин занялся своими домашними делами, попутно ожидая так необходимого ему сейчас звонка от Лёвы. Тот обещал выгодно пристроить Жору на новом химическом производстве, только что открывшемся в городе. Десять «штук» в месяц – довольно таки неплохо для Барайска.
Конечно, пару раз раздавались внезапные надсадные трели, но Ивашин – у него каким-то образом стала срабатывать внезапно проснувшаяся интуиция – знал, что звонят ЭТИ и аккуратно сбрасывал звонки, даже и не слушая их. Определителя номера у Жоры в аппарате не было. Однако, интуиция человеческая, надо заметить, имеет наряду со своими многочисленными достоинствами, также и одно пакостное свойство: срабатывать, увы, не всегда. А особенно – в те моменты, когда она так необходима.
Ещё один назойливый звонок Ивашин тоже сбил не слушая – позже оказалось, что это звонил как раз упорно ожидаемый Лёва, а вот на следующем – именно на него, почему-то приняв за Лёву, наконец-то соизволил ответить. Снял трубку и, крепко обхватив её длинными тонкими пальцами - как черепаху за панцирь, прислушался…
- Нехорошо по ночам, слышь ты, урод, кидаться трубками в стены, пусть у тебя там и ковры висят! -–хрипло пролаял Ивашину в ухо очередной наглый голос. Сейчас Жора откуда-то знал, что на этот раз ему звонит хромой. Неизвестно, как проникло в его раздражённые мозги это знание, но он всеми своими миллиардами нейронов ощутил вдруг, что на том конце телефонного кабеля -именно хромой, - а не лысый, к примеру, или горбатый.
- Ты, слышь, урод, типа звонка ждёшь? Гы? Смотри, - дождёшься! – прохрипел хромой, напоследок одарив Ивашина серией писклявых пронзительных гудков.
- Вот свиньи! – прокомментировал с унынием Жора. Ситуация уже явно омерзопакостилась до предела - и всё больше и больше приобретала черты воплотившегося в реальность гнусного кошмара прошлой ночи.
- Ну предположим, – рассуждал про себя Ивашин – есть некая шайка телефонных хулиганов, что, вконец обнаглев, решила довести до белого каления произвольно выбранного тихого и законопослушного гражданина. Но про ковёр-то они, эти телефонные парни, знают откуда? И каким образом ночью у меня, - а лунатизмом никогда не страдал – оказалась трубка в руке, если вчера вечером я тщательно отключил аппарат и от связи и от питания?
* * *
- Короче, лысая ты морда! – ответил Жора в аппарат на очередную переливчатую трель, даже не расслышав встречной реплики. - Сейчас я звоню на АТС и узнаю твой, лысая морда, поганый номер и адрес. А затем наношу тебе, лысая морда, неофициальный дружеский визит и вставляю твою поганую трубку прямо тебе в…
Лысый с той стороны не захотел слушать в какое именно отверстие его организма будет произведено подобное насилие – и немедленно прервал звонок. А Ивашин сделал вот что: не размыкая связи со своего телефона, тотчас же направился к соседке и позвонил оттуда на телефонную станцию: - Извините, пожалуйста, но меня тут хулиганы ну просто замучили. Не только днём, даже по ночам звонят и хамят! Вот и сейчас, буквально только что…
Ивашина прервал самоуверенный и наглый женский голос: - А вы, молодой человек, сами бы поменьше по телефону грубили!!! – Вам люди добрые по делу звонят, на путь истинный наставить хотят, а вы, как последняя скотина, трубками в стену кидаетесь! Хорошо, хоть там у вас ковёр…
Кое-как поблагодарив соседку, Жора как разбушевавшийся тайфун ворвался в свою квартиру и со злорадным наслаждением, с оттягом, влепил пресловутой радиотрубкой прямо в голый, бетонный, в отвратительных грязно-жёлтых потёках, угол ванной комнаты. А после залил бренную кучку разноцветных проводочков и деталек водой из крана – при этом в ней что-то тоскливо и протяжно зашипело, затем собрал её в горсти, и вместе с обломками чёрного пластикового корпуса, потоптав их ещё и ногами для верности, вышвырнул в помойное ведро.

3

Воскресенье: ночь.

…Её положат на твой кровавый труп.
Лёва Задов.


В аппаратах, оснащённых радиотрубками, есть ещё и базовый блок со встроенными динамиком и микрофоном. Это позволяет разговаривать с кем-либо, не занимая рук, и при этом, например, чистить картошку. Чем и занимался Ивашин, когда этот самый базовый блок внезапно пронзительно заверещал. Интуиция снова отказала Жоре, ибо, нажав кнопку «связь», вместо долгожданных Лёвы или Даши он услышал знакомого по ночному кошмару заику: - Т-ты к-как ка-картошку ч-чистишь, у-урод? Т-тебя в а-армии ч-чему уч-учили? – в общем, и так далее… Ивашин с ледяным спокойствием отключил блок питания, вынул штепсель связи, аккуратно обмотал провода вокруг телефонного аппарата, сложил всё это в коробку и убрал в шкаф со всяким барахлом на самую дальнюю и захламленную полку.
А вечером поужинал и со спокойной душой улёгся на диван перед телевизором. Как же здорово, оказывается, без этого, чёрт его дери, телефона! Ни одна сволочь не беспокоит…
Спустя этак пару минут его снова побеспокоил настойчивый звонок – на этот раз в дверь. То явилась Клава, соседка бальзаковского возраста, в засаленном халате, бигудях и с какой-то дурно пахнущей тряпкой в руке.
- Ивашин, что это у тебя с телефоном стряслось? Друг твой, Лёва что ли, весь день, говорит, дозвониться не может! - Пошли, тебя зовут! – взмахнув на прощание грязной тряпкой, Клава направилась к своей двери.
Да, это действительно был Лёва:
- Слышь, Жора, я тут связался сегодня с Виктором Ивановичем – а тебя-то где черти носили? – Ну ладно, не спрашиваю – твоё дело… - Ты сейчас свободен? – Ну как сказать срочно – просто есть шанс, что завтра ты уже выходишь в первую смену. – Сейчас сколько? – Да? – Нормально, не поздно. – Короче, да, возле аптеки, в половину одиннадцатого. – Да, там и договоримся – это не телефонный разговор.
После чего Лёва разъединился, а Ивашин, сказав «спасибо большое» соседке Клаве, радостный – ну наконец-то за последние дни произошло хоть что-то положительное – отправился к себе, чтоб одеться: на улице-то – не май месяц.

* * *
Они ждали его у дверей соседнего подъезда – как раз в том сумраке, что простирался во все стороны от выбитого какой-то шпаной фонаря. Все пятеро – те самые телефонные парни, или люди добрые – по меткому выражению хамки с АТС:
Гундосый, во всех приметах которого просматривалось будто бы нечто насекомоподобное. Даже в белёсых навыкате глазах за толстыми линзами очков иногда мерещилась как бы мелкая фасеточная вязь – как у стрекозы, что ли – или, скажем, у её личинки.
Шепелявый – с тощими, словно без суставов, конечностями и вертлявой змеиной шеей.
Заика – у того в облике особенно выделялся огромный лягушачий рот и панковский – во всю радугу, разноцветный гребень.
Хромой был толстый, закутанный серым в крупную коричневую клетку плащом, с мелкими чертами лица и иногда неуклюже, как черепаха, переваливался с ноги на ногу.
Но самой зловещей и жуткой до омерзительности фигурой был Лысый. Он тоже переминался с ноги на ногу, но не так тяжко и валко, как Хромой, а по особенному, как бы по-птичьи приплясывая, иногда кивая при этом большой лысой головой на тонкой шее. Кажется, он даже производил сдавленный хищный клёкот.
Гриф-падальщик – так мысленно определил его классификацию в этом наборе уродов Ивашин. Тем временем Гундосый, Заика и Шепелявый зашли ему с боков и спины. Круг, - а точнее сказать, дьявольская перевёрнутая пентаграмма, замкнулась. И Жора оказался прямо в её эпицентре.
- Ну что, урод, встретились? – клекочущим и каркающим голосом произнёс Лысый. Он стоял, приплясывая, к Ивашину лицом и, по-видимому, был у шайки за главного.
- Гадишь по утрам – прогундосил тенором Полужук-Стрекоза
- Водошшку ххлещщешш – шипел ехидно Змей
- К-картош-шку ч-чистить н-не умеешь! – Заика-Хамелеон продемонстрировал на удивление длинный язык
- Трубки телефонные ломаешь… - а это уже хромая Черепаха
- Ну и что с тобой, уродом, делать? – подвёл итоги Гриф.
- А может быть, ну как-нибудь, это – разойдёмся каждый по своему? – неожиданно для себя смело ответил Ивашин. Удивительно, но почему-то весь ужас его куда-то неожиданно исчез.
- Нет, урод, не разойдёмся. – проклекотал Гриф так зловеще и тихо, что к Жоре снова вернулся животный страх и навалился с утроенной силой, сковав незримо движения и полностью парализовав волю.
- Думаешь, это паранойя, глюки? – продолжал тем временем Лысый всё так же тихо. – Про тебя, урода, нам всё давно известно… С тех пор, как ты купил вот ЭТО. – Хромой поднял лапу, - нет, руку – со сросшимися до средних фаланг всеми пятью пальцами. В руке его антрацитово-чёрным отсвечивала новенькая – словно только что из магазина – радиотрубка. И в этот самый момент из неё донеслась до коликов желудочных знакомая переливчатая трель
- Держи, урод! – Черепаха-Хромой протянул Ивашину трубку. – Кажись, тебе звонят. Тот механически взял её: - Спасибо… -Да? – поднёс её к уху и тут словно бы чёрная молния выскочила из телефона, взорвавшись прямо в его воспалённом и парализованном страхом мозгу. А глаза его, наверное увидели нечто настолько чудовищное, что расширились до самого предела, чуть не выскочив из орбит.
После чего для Жоры всё вокруг покрыл абсолютный и непроницаемый мрак. И наконец-то стало спокойно и тихо.

P. S

А на самом-то деле Георгий Ивашин, как это позже выяснилось, помер в страшной агонии от инсульта в своей квартире и прямо на своём диване, и даже, оказывается, никуда и не ходил.
Но трубка-то в его руке была целая и блестела прямо как новенькая!

13 – 29. 05. 2001.


ТОТ, КОМУ НАДО.

...Звери алчные, пиявицы ненасытные!
Радищев.


Пролог.
И чего только не перевидала эта тихая и спокойная земля за последнее тысячелетие! И какие только власти не сменялись на ней! Была Республика - правда жители её тогда не и не подозревали, что их вече обзывается таким мудрёным латинским словом. Республика пала, уступив полуазиатской монархии. После была Великая Империя - от Варшавы и аж до Калифорнии. Солнце в ней не заходило никогда. Пала и Империя, снова уступив место Республике. Но и та продержалась недолго, а пришедшая следом диктатура Советов просуществовала как раз по предсказанному безумным пророком с далёкого Запада - ровно долгих семьдесят лет и три года. И снова была Республика - до тех пор, пока во время Потепления океан не поднялся аж на семьдесят с лишним метров, начисто смыв Северную Столицу. Дальше был разгул анархии и многочисленные банды, промышлявшие на затопленных городах, да и просто разбоем, - огнём и кровью делили меж собой и кромсали на мелкие уделы несчастное Валдайское Побережье, некогда бывшее просто возвышенностью. Анархия длилась недолго, а закончилась она и вообще уж печально - одна из этих банд, захватив военную базу, оставила от красивейшей Главной Столицы выжженную радиоактивную пустошь. И это стало последней каплей: армия агонизирующей Республики поднялась - банды были вырезаны поголовно, порядок восстановлен, и с той поры стала быть Диктатура. Наверное, для того и нужна Республика, чтобы подготовить почву для грядущей Диктатуры. История Древнего Рима либо Французской революции - вот наиболее наглядные и вопиющие примеры.
Очено быстро, за какие-то пять-семь лет, построили новую Столицу - как раз точно на полпути по железной дороге между Северной и Главной. Диктатор долго решал, как назвать её - Новая ... - в честь Главной - или Новый ... - в честь Северной. В конце концов он остановился просто на слове "Новый", без пояснений, так как слово "город" мужского рода.
Очень быстро, по-моему даже очень быстро, в людской обиход вошла поганенькая такая фраза, сохранившаяся и выжившая аж с давних советских времён: "Те, Кому Надо". Те, Кому Надо хватали людей за любую провинность, после чего пытали и расстреливали безо всякого следствия, адвокатов и судов. Время настало такое. Какие там права человека, какая гуманность? Земля неуклонно двигалась к новому Средневековью и Диктатура, пусть и такая зловещая и кровожадная, всё ж- таки хоть немного поддерживала видимость порядка и государственности. А весь остальной мир тем временем катился, как под гору, в бездонную ямищу варварства и дикости.
Те, Кому Надо отвозили своих несчастных жертв "Куда Следует" - тоже поганенькая советская фраза, а место, что называлось "Куда Следует" в городе с безликим именем "Новый", видимо по традиции, да и не без доли чёрного юимора, новые власти обозвали Лубянкой. Там, среди мрачных казематов и залитых кровью пыточных подвалов, в кабинете с креслами, обитыми свиной кожей и портретом Диктатора в красном углу - вместо иконы, - и находился Главный, Тот, Кому Надо. О нём и пойдёт речь далее.

1

...Что ни казнь у него - то малина...
О. Мандельштамм

Имя своё он почти уже не помнил. Да и зачем было ему, почти всесильному, помнить какое-то там своё имя, когда все многочисленные подчинённые обращались к нему просто и по-подхалимски - Хозяин. А те, кого эти самые подчинённые приволакивали к Хозяину на расправу, называли его, да и всех ему подобных по-старому, - ещё со времён Советской диктатуры известным прозвищем - "Те, Кому Надо". А он и был в данный момент самый главный из Них - то бишь непосредственно самый что ни на есть Тот, Кому Надо.
Интересно, кстати,- почему именно "Тот"? В честь египетского бога, что ли? И почему -"Кому Надо"? Что надо? Жаль, что последние из помнивших Совдепию, лет уже тридцать, как гостят у праотцов, - вот они бы уж точно объяснили, что ему надо.
И он имел Власть. Власть кровожадную и чудовищную по своей вседозволенности. А докажи поди ему, что ты не верблюд! Докажешь? - То-то.. Или что ты генетически абсолютно здоров и не имеешь предков, болевших, к примеру, сифилисом в седьмом до твоего рождения колене.
* * *
Тот, Кому Надо вальяжно растянулся в кресле, раскурив дорогущую сигару. Кубы-то после Потепления как-никак поменьше стало - вот поэтому и дороговат стал хороший табачок. День начался. Полчаса... Следующие...
Покой его нарушил Майор: - Вот, доставили двоих.
- И что??
-Да как всегда : целовались прилюдно, лапал он её грязно...
- Введите.
Два дюжих сержанта буквально вволокли в кабинет молоденькую парочку, предварительно заломив им руки за спины. Те особо и не сопротивлялись - обоим лет так по пятнадцать-шестнадцать.
- Ну и... -не предвещающим добра голосом, как бы нараспев начал Хозяин: - Чего молчите? А? Морали, значит, нарушаете? А как же чистота нравов, порядочность наконец? - Он что -кивнул на икону Диктатора - Зря что ли на вас, скотов, пашет. Ночами не спит, б...! - Вот ты, шалава - ткнул холёный палец в девушку - сейчас вот с ним пере... - тут Хозяин применил до крайности некультурное понятие. -А потом, сука, ещё этак с пятнадцатью, пока, б..., не нагуляешься. А нагуляешься, тварь - замуж выскочишь. И кого, скажи мне, ты после этого своего блудства родишь? Ублюдка от всех семнадцати? Мутанта паршивого? - Обойдёшься! И без твоей копилки в стране дебилов хватает.
- Извините, но мы знаем друг друга уже два года... - тихим и будто сдавленным голосом начал было парень.
- Во-от оно что! Тем хуже для вас. По малолетству, значит, трахнулись? - подвёл черту Тот, Кому Надо: - А это статья, между прочим. Развращение несовершеннолетних карается по всей строгости...
- Но есть ведь Любовь на свете - робко подала голос девушка. Щёки её буквально горели от стыда.
- Какая, нахрен, любовь? Совокупляетесь как кошки по подвалам. Уродов всяких потом плодите, - Хозяин потихонечку начал выходить из себя: - Молодёжь, мать вашу. Поколение турбо...
- Ну и что, скажи мне с ними делать? - обратился он к Майору. - В кутузку - нельзя: вернутся ведь когда, снова за старое примутся. В разные города сослать - съедутся тихой сапой, твари. Одно, Майор, остаётся - вариант "нуль"
- Но ведь дети почти...
- Пофигу! (Хозяин сказал гораздо грубее и похабней) - Нечего мрази всякой плодиться. Сказал - нуль, значит - нуль. И без выкрутасов всяких, слышишь?
- Но как же так можно: запросто взять и... - продолжил было Майор.
- А вот так! - Тот, Кому надо с размаху треснул кулачищем по дубовому, инкрустированному медью, столу. - А на тебя : смотри, если что, у меня здесь - Хозяин кивнул на старинный компьютерный монитор - тоже кое-что найдётся. Смотри, думай хоть, что говоришь и кому. А то как бы деткам твоим не осиротиниться. Выполняй и помни об этом. Без выпендрёжа. Гуманист х..в.
Влюблённых провели по тёмному узкому коридору куда-то во внутренний двор огромного здания. Вскоре оттуда послышались несколько приглушённых хлопков. Тот, Кому Надо удовлетворённо потянулся, позёвывая, в уютном кожаном кресле. День начинался хорошо.
Некоторое время спустя вернулся Майор и вытянулся в струну перед Хозяином.
- А вот скажи мне, Майор, - начал тот, всё ещё нежась и потягиваясь в кресле. - Для чего же люди на земле живут? Знаешь?
- Ну, наверное, чтобы цивилизация развивалась, прогресс то есть.
- Прогресс, говоришь? А знаешь, что из-за твоего долбаного прогресса чуть ли не пол-Земли смыло к чёртовой матери?
- Значит, чтобы любить друг друга - Майору припомнилась злосчастная парочка.
-Любить? Да? Да неужели? Хозяин сегодня явно был настроен на философский лад и вовсе не собирался прекращать назидательный диалог: - Любить, значит... Хм... Любить... - А ведомо ли тебе, ослу паршивому,что бабы вот эти как с пещерных времён были самками жадными, так ими по сю пору и остались? Любая тебя за тридцать сребреников продаст и уйдёт потом к другому, тому, у которого уже не тридцать, а триста сребреников. А от него - к тому, у кого этих сребреников тыщи три накоплено. И далее в том же духе. Ты сказку древнюю о рыбаке и рыбке в детстве читал? - Так кого здесь, б..., любить? Этих что ли пожалел? - Тот, Кому Надо кивнул за окно, где несколько солдат грузили в чёрную машину накрытые рогожей трупы: - Штампа в аусвайсе нет? - Нет. Так нечего тогда и любить. Любилки ещё не отросли. А эти - Хозяин снова кивнул за окно - примером наглядным станут: что можно, а что нельзя - и до каких лет. Распустились, гады, после Анархии...
- Но Христос же сказал... - попробовал было подать голос Майор.
- А пошёл бы твой Христос! - Он когда жил, Христос твой? Времена тогда другие были, понял? И бомбы едрёные в столицах не взрывали тогда, и Океан своё место знал. А сейчас - куда ни глянь - везде только сволочи, гады и скоты. Думают лишь бы где урвать побогаче, да переспать с кем. А когда у такой вот шалавы, как эта, безрукий младенец родится, потому что под заражённого легла - это по твоему хорошо, да?
Майор уже и не знал, что сказать. Хозяина вовсю продирала философская словесная диаррея. Но тут на поясе - так вовремя и кстати пронзительно заверещала рация, Майор извинился - срочный вызов, мол - и поспешил удалиться из кабинета
Вернулся он через полчаса - с новым задержанным. То был седой бородатый тип, на всём выражении лица которого читалась явная политическая неблагонадёжность. Вдобавок к прочему, тип был весьма волосат и одет в кожаную мотоциклетную куртку - по моде конца прошлого века, то есть времён начала Республики.
- Хиппуешь, скот? - непринуждённо, но как-то по-особенному зловеще, начал допрос Хозяин.
- Музыку, сказали, слушал - поддержал разговор Майор. - Запрещённую
- Ну-ка дай - Тот, Кому Надо почти силой выхватил из рук Майора малюсенький, почти игрушечный, плеер. Затем, брезгливо поморщившись, одел трофейные, сорванные с задержанного, наушники:
...Грядущий Хаос жди в слезах,
Жестокий и слепой,
И ненависть читай в глазах
Пришедших за тобой.
Безжалостность времён-
- Игра озлобленных Богов.
Беспомощности стон
Разбавлен скрежетом зубов.*
- Та-ак... Тот, кому Надо постепенно, как кобра ядом, переполнялся холодной злобой, так и рвущейся наружу. - Это какого ж ты хаоса ждёшь? Анархии новой захотел? А?? Седобородый аж сжался весь от нехороших предчувствий. - Эт-то кто же такой ненавистник-то за тобой приходил? Уж не мы ли, часом? А если мы, - то почему на свободе до сих пор, жив почему, а? Бежал, значит, скот - и, глянь-ка: бородищу себе сивую отрастил, чтоб, значит, не узнали. Кстати, надо бы узнать, где это у нас такие музыки играют. Я бы побеседовал с сочинителем, мать его растак, в нашем уютном подвальчике.
- Эта песня очень старая, Хозяин - Майор тоже немного послушал и узнал знакомую мелодию: - Я её ещё в детстве слышал, а сочинили, говорят, ещё на рубеже веков.
- Надо ж, какая дрянь порой выползает из прошлого! Вот, Майор, смотри,какие типы по твоему району гуляют. А тебе хоть бы хны. Майор виновато потупил взгляд.
- А что ещё это за боги такие во множественном числе? Язычник что ли?- ткнул Хозяин указующим перстом прямо в грудь бородачу: - Язычник, сука.
- Я никого не...
- Мо-о-олчать!!! Ты здесь, скот - или где? Я тебя счас научу, б...! Ща ты у меня узнаешь безжалостнось времён: - Майор, нуль ему! Задержанного вывели и, сустя где-то с четверть часа со двора послышалось два негромких хлопка.
- Отхипповался, тварь,- подумал Тот, кому Надо и снова вальяжно растянулся в кресле. Кто такие были хиппи в то время давно уже никто не помнил, но словечко "хипповать" - осталось, и в представлении Хозяина означало нечто до крайности омерзительное.

2

...Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи,
Здесь первые на последних похожи,
И не меньше последних устали, быть может...
Наутилус Помпилиус.

Третьего задержанного доставили часа где-то через два. Злоба унялась и Хозяин снова был в нормальном расположении духа. Мужчина средних лет, конвоируемый Майором и двумя солдатами в чёрной форме, смущённо переминался с ноги на ногу в дверях кабинета.
- Что с этим? - завёл свой привычный, давно набивший оскомину, допрос, Тот, Кому Надо.
- Да шёл он как-то неправильно - прокомментировал Майор, попутно ударив мужчину в бок - точно в печень. - Мы ему:"Стой!", а он - идёт себе как шёл- и даже в нашу сторону и не шелохнется. Думали: пьяный, что ли, подходим,- ан нет, трезвый абсолютно. Идёт, говорит, по-своему, никого не трогает, отстаньте, мол, от меня. Ну после этих-то слов мы его как раз и повязали.
- Ну говори, скот, - неторопливо начал Тот, кому Надо, - как это ты ходишь по-своему? У него, что ли, особое разрешение спросил? - Хозяин ткнул пальцем прямо в икону Диктатора, сиротливо висевшую в Красном углу. - Друг его, что ли - или собутыльник? - Тот, Кому Надо явно намекал на пагубное пристрастие Диктатора к спиртному. - Видали мы таких друзей! У нас вон целых полподвала с Диктатором дружит. А другая половина - уже молится вовсю за него. Любимому вашему Христу. И прямо у него под боком. За пазухой, то бишь. - Куда шёл-то? - А-а, твоё дело? Твоё, значит, дело, скот! А не моё, да? В какой стране, говоришь, живёшь? - Ты, скот, живёшь в моей стране и даже рыпнуться без моего согласия никуда не можешь! Понял? - А-а, понял... Та-ак... - Майор, этому - нуль. Точно. Без оговорок. А ты вернись потом, поговорим о том-о сём... Скучно а то чтой-то...

* * *
Время потихоньку подходило к обеденному перерыву и Тот, Кому Надо начал клевать носом прямо в кресле. Ровно в час дня двери его кабинета растворились и секретарша, Мара, поставила перед своим Хозяином поднос с лёгким, не отягчающим желудок, обедом. Пара объёмистых дымящихся чашек крепчайшего кофе с ликёром тоже, по-видимому входили в комплект облегчённого хозяйского обеда.
Тот, Кому Надо ел грязно, по-свински, жадно хватая испачканными жиром пальцами наиболее аппетитные куски до хрустящей корочки поджаренного мяса. Макароны и суп он проигнорировал. Запив всё это изрядной порцией огненного кофе, Хозяин снова оживился и, нажав неприметную кнопочку на столе, позвал секретаршу. Мара вошла - раскрашенная донельзя брюнетка лет этак шестнадцати.
- Пошли - сказал ей почти всемогущий Тот, Кому Надо. И она пошла... А попробовала бы не пойти!
Вдоволь натешив свою похоть, Хозяин снова вернулся в насиженное и уютное кожаное кресло. Жизнь продолжалась. И сегодня она была особенно чертовски хороша! Вернулся адьютант.
- Так вот, Майор, мы недоговорили с тобой - зачем люди на Земле живут? Ты говорил -любовь, я - что нету её ни хрена на свете, ты говорил - цивилизация, а я вот говорю, что полное дерьмо эта твоя цивилизация. - Так зачем же живут-то?
Майор как-то неловко попытался ответить: - Ну, может, чтобы люди продолжили свой род во Вселенной, к звёздам вышли, и дальше, типа того...
Хозяина снова понесло: - К звёздам? Во Вселенную? А ты знаешь, что Марс, эта пустыня голая, со ржавым песком и без воздуха - тоже, как и Потепление, людских рук дело? там летописи древние нашли, в развалинах городов. И сфинкс тот марсианский - предостережением должен быть для потомков. Недаром же ему там слезу на щеку присобачили. - Мало тебе этого? Ишь, во Вселенную захотел... А знаешь, Майор, что ещё до Марса наши предки на Фаэтоне* жили? - Спросишь, куда делся? - А вот когда взорвут какие-нибудь дебилы водородную бомбищу на дне океана, где-нибудь. этак в Марианской впадине, - тогда и узнаешь, куда. Мяукнуть не успеешь, как от Матушки-Земли такой же Пояс Астероидов останется. Вывод изо всего этого знаешь, какой? Нет? - А я вот знаю.
Тот, Кому надо продолжал плодотворно мыслить: - Человечество - это такая зараза, ну как плесень: как ни выводи её, всё равно не изведёшь, вылезет, гадина, снова. Людей и на Луну-то нельзя выпускать, не то что во Вселенную. А плесень эта, что самое обидное, уже расползается на все оставшиеся планеты: ползёт и гадит. Потом, глядишь, и вправду, на горе Мирозданию,- на звёзды перекинется... Хозяина буквально рвало словами обличения роду людскому.
Однако, у Майора снова - так вовремя и кстати запищала рация. Он поднёс её к уху и нажал кнопку: - Да. - Да. - Что... -Что-о??? - Сейчас! - без привычного подхалимажа он мельком кивнул Тому, Кому Надо и буквально пулей вылетел из кабинета.

* * *
Майор вернулся полчаса спустя и взвод солдат, наставив грозно, прямо в грудь Хозяину автоматы, сопровождал его... Пошли, Виктор - сказал в полной промозглой тишине Майор и зловещий лязг нескольких затворов весомо и наглядно подтвердил его судьбоносные слова.
Хозяин так и подпрыгнул в кресле:- Меня?? - Меня... - За что, чёрт подери?! - и расплылся по креслу жирной, бесформенной и испуганной насмерть амёбой. В кабинете неприятно запахло.
- За Любовь - со сталью в голосе прокомментировал Майор. - И за Христа. И за музыку. И за плесень. Хозяин, ты слишком сильно возомнил о себе. Высшему это не понравилось. Он приказал: "Вариант нуль". Звук "у" в слове "нуль" майор подчеркнул особенно.
- Пошли - сказал Майор, и Тот, Кому Надо, пошёл. А попробывал бы не пойти! Спустя четверть часа во внутреннем дворе огромного здания раздалось два негромких хлопка...
Прошло немного времени и в кабинете с кожаными креслами появился новый хозяин. Им стал Майор. Нет, извините, больше не Майор - Тот, Кому Надо.
И всё началось сначала.

1-3. 07. 2001.


ПОЛОВОДЬЕ.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Йо-хо-хо! И бутылка рому!
Пей! - И дьявол тебя доведёт до конца,
Йо-хо-хо! И бутылка рому!
Пиратская песня.


1

- Дарби Мак-Гроу! - вопил он. - Дарби Мак-Гроу!
Так он повторял без конца, затем
выкрикнул непристойную ругань и завыл:
- Дарби, подай мне рому!
Р. Л. Стивенсон. "Остров сокровищ"


-Слышь, баклан, давай ещё вмажем! - Ящер протянул Шведу объёмистую зеленоватую бутыль с мутно плескавшимся буро-красным пойлом внутри.
-Ну давай: - Швед не отказался и, запрокинув голову как горнист, одним сокрушительной силы глотком осушил ёмкость до самого коричневого -там скопился обильный осадок - донышка. На этикетке данной опорожнённой бутыли в абсолютно мрачных тонах был изображён усиленно кренящийся набок кораблик семнадцатого века, настойчиво пробирающийся сквозь окружающий шторм с молниями и сильным волнением океана. Снизу пейзаж этот был прокомментирован краткой и ёмкой эпитафией: МАДЕРА.
А вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось море разливанное мутной как та мадера и также буроватой, но пресной и без градусов, воды: с красавицей Окой случилось ежегодное и неотвратимое весеннее половодье. И в этот раз оно было по-особенному диким и буйным - лодочные сараи на высоком береговом склоне, где и заседали Швед с Ящером, затопило почти наполовину. И вода продолжала всё подниматься и подниматься.
- А вот пираты, слышь, баклан, в таких вот случаях ром пили. Когда плавали в Карибском море. И бутылки у них были четвероугольнообразные - глубокомысленно затянувшись "Бондом", начал было Ящер...
- Не трынди! Круглые у них были бутылки и очень похожие на колбы. Я на картине видел - у этого, как его, Рембрандт-дт-дтта. - Исторгнув такую вот тираду с усиленным заиканием на последнем, весьма труднопроизносимом слове, Швед потянулся за валявшейся поблизости сумкой. В ней отчётливо и характерно глуховато звякнуло. Затем, с превеликим трудом справившись с пластиковой пробкой - та ну никак не желала выколупываться, - весьма основательно приложился к зеленоватому горлышку ёмкости. На колбу та смахивала лишь весьма и весьма отдалённо, а уж четвероугольнообразной не была ни в коем случае. Испанский, а может и португальский, чёрт их разберёт, галион на полуоторванной этикетке начало штормить вроде бы как самую чуточку посильнее: - Ых! - Пираты, говоришь? Ром пили? А чё, блин, наша, блин, мадера, похуже, блин, ихнего, блин, рома? - задавая этот вопрос, Швед даже и не задумался о количестве вставленных им в предложение неопределённых артиклей - тех, что в английском, например, языке обозначаются кратким созвучием "the". Ящер небрежно поправил причёску на голове: сильный юго-западный ветер дул порывами и постоянно сбивал бледно-русую нечёсаную прядь волос прямо на глаза, что замутняло ему общую видимость и весьма мешало обзору окрестностей.
- Типа пираты - это круто! - на всю округу высказался Швед. Тема разговора ему явно пришлась "по приколу". Да и общий водный пейзаж вокруг упорно навевал военно-морские мысли.

2

Маразм крепчал и в танце наши мысли
С. Максимов.


Швед продолжил: - А между прочем, слышь, Ящер, - пираты, блин, и прочие типа мореплаватели, когда они плавали в своём флибустьерском Карибском море, постоянно терпели всевозможные кораблекрушения: - ну, тайфуны там всякие, цунами, рифы и типа всё такое... И потому в бутылки из-под ранее ими же выпитого рома они совали послания: "Мы, типа того, пираты, попали, блин, в корабля-бля-бле...-тьфу,блин, чёрт! Короче, в кораблекрушение. Спасайте, кто может! Широта наша восемнадцать градусов..." - при этом Швед, прищурив левый глаз, тщательно сверился с данными, начертанными внизу этикетки. После чего отхлебнул и передал бутыль Ящеру. Поднесённая к его ротовому отверстию, мадера приглушённо булькнула пяток раз, после чего стеклотара была возвращена обратно: по-видимому с целью определения долготы. Галион в грозовом штормящем море как будто бы ещё немного наклонился.
- А долгота - продолжал географические исследования Швед, снова сверившись с источником координат - у нас ноль семь, то бишь семьдесят к западу, хотя вообще-то ноль семь было два раза - сколько мы тут уже пьём? Почти полтора часа? Ну да... Всё сходится... Вот так, типа, блин, они и писали: "А долгота наша полтора часа по Гринвичу..." - Кстати, Ящер, московское время отличается от мередиана Гринвича на два часа, а карибское - часа, типа, эдак на четыре с обратным знаком. Что там на твоих говорящих? Тотчас же после нажатия нужной кнопки на сверхмодных тайваньских часах красивый женский голос размеренно произнёс: "Четырнадцать часов - двадцать семь минут".
- Стало быть в Карибском море где-то, блин...-Швед задумчиво наморщил кожу лобной области черепа головы - ...где-то, типа, полдевятого утра... Пираты взбодряют рассветный похмельный дух чашечкой свезежава... Тьфу, чёрт! - Свеже, блин, заваренного ароматного кофе. И рома, небось, в него плеснули...
Маразм усиливался и крепчал совместно с опьянением Шведа: - Вот тут - продолжал он далее - вода, однако, вокруг нас, половодье, типа, блин. И мы тут, получается, поскольку сидим почти на острове, тоже, типа, блин, того... -вроде как потерпемши корабле...бли...- Тьфу, чёрт! Аварию, короче... Сложносоставные слова Шведу удавалось внятно произнести всё реже и реже. А островом в его представлении являлось бугристое всхолмье с затонувшими уже почти на две трети до крыши лодочными сараями.
- Ну и гнусь же ты, Швед, несёшь! Пираты какие-то, Гринвич, ром с кофе, мадера...- прервал его ещё не совсем пьяный Ящер. - Кстати о мадере... Швед достал из сумки очередную, поскольку предыдущая закончилась, и, что самое загадочное, никто и не заметил как. Эта бутылка оказалась почему-то заткнута массивной пробкой из одноимённого дуба, хотя ни объёмом, ни цветом - и содержимого и ёмкости нисколько не отличалась от предыдущих. Этикетка также была весьма сходной с прочими, за единственной лишь разницей: Грозовые тучи - мрачнее, молнии - ярче, да и бортовой крен галиона с пиренейской пропиской стал ещё более крутым и зловещим. А ещё там слово МАДЕРА было написано слегка коряво и почему-то неким странным, будто бы даже старинным шрифтом.
- Палёная - решили оба, но всёж-таки справились и с такой пробкой, частью расковыряв ёё перочинным ножом, а частью - протолкнув её остатки внутрь при помощи оказавшейся под рукою сухой и прочной веточки. Затем дружно отпили где-то треть, а злосчастный галион, абсолютно незаметно для их глаз, порывом ветра вдруг положило чуть ли не набок, переломив заодно фок-мачту и заставив черпануть правым бортом изрядную порцию солёной атлантической воды. А когда она схлынула, унеся с собою часть экипажа, прямо над мачтами с оглушительным треском разорвала небо молния и косой тропический ливень хлынул с утроенной силой. И тучи всё продолжали сгущаться...
- Так вот, потерпев кораблекрушение, пираты, типа того, в чевтвевровыгульную бутыль из-под рома обычно совали послание - всем, кто выловит его среди бескрайних океанских вод: "Типа -мы тут пираты и..."
- Хватит! Ты уже это говорил! - Ящер повелительным взмахом руки оборвал маразматически пьяную шведскую тираду, заодно отняв и бутыль с мадерой.
- Но если пираты ... -И фрл-фри-бульстьеры - не унимался Швед.- В опустошённые ими же ромовые колбы... - Ящер аж подавился вином на половине глотка - То почему бы и нам не...
- Ты на что это, сука, намекаешь? Они писали такую хренотень когда вода уже палубу заливала. Это мы по-твоему, тоже сейчас подохнем, да? Совсем ты, Швед, сдурел от вина-то дешёвого! Небось от настоящей мадеры тебя бы так не колбасило.
Тем не менее, мутная талая вода в Оке тихонечко поднималась, незаметно подползая всё ближе и ближе к месту временной дислокации участников весёлого субботнего пикника.
- Бутылки-то у них были, между прочем, тоже из зелёного стекла, прямо, типа того, как у нашей мадеры!

3

Ясный мой свет, ты напиши мне...
Таня Буланова.


В каждой строчке только точки,
Догадайся, мол, сама...
Песня из к/ф 30-х годов.

Долго искали хотя бы клочок бумаги в синей дермантиновой ящеровой сумке - с которой и пришли посмотреть на разлившийся водоём. Там было всё, что угодно: две отвёртки, пассатижи, кусачки, штопор...( Тьфу, чёрт, а мы, придурки, столько времени ножом колупались!), изолента, моток проволоки, огрызок карандаша... И ни клочка бумаги, не считая смятых останков сигаретной пачки. Но ведь на этом-то обрывке нормально и пяти слов не напишешь! А не то что убедительное послание с мольбою о помощи. Слышь, Ящер - внезпно осенило Шведа - а на чём, по-твоему, у нас селёдка лежит?
За что, собственно говоря, тут же и допили оставшиеся полпузыря до самого победного конца. И в тот самый момент, когда последняя капля мадеры скатилась в бездонную глотку Ящера, на потемневшей этикетке незримо разверзлись сумрачно-сизые небеса и штормовой вал с рокотом и треском швырнул разбитый полузатопленный галион на чернеющие в бурунах и пене прибрежные рифы. Не спасся никто. А ведь от Санто-Доминго, что на Эспаньоле, галион "Сьюдад-Мадеро" с грузом какао,пряностей и награбленного конкистадорами золота, не успел отойти даже на каких-то семьдесят миль. В течение всего лишь полутора часов внезапно налетевший невиданной силы тропический шквал превратил один из лучших кораблей Кадисской верфи в хаотично приплясывающие на волнах древесные обломки, а команду из отпетых кастильских головорезов - в мирную и совершенно безобидную банду утопленников. В корм для рыб и раков.
Приличный кус грубой и плотной обёрточной бумаги, в которую три часа назад завернула селёдку полная и улыбчивая продавщица сельмага, теперь насквозь успел пропитаться каким-то жиром впополам с рыбным соком и вид имел самый что ни на есть антикварный.
И парочка вдрызг нахлеставшихся мутной бормотухи раздолбаев усиленно принялась кропать письмо - с целью отправить его бутылочной почтой в безбрежную неизвестность половодья. Карандаш то и дело проскальзывал на обильных пятнах рыбьего жира, но всё равно большую часть написанного текста с горем пополам можно было разобрать - по крайней мере смысл. Да и к тому же - с пятнами и пробелами - по внешнему виду данное послание приобретало смутную и загадочную древность:
"Hallo, типа всем! Вот тут на острове среди безбрежных окских далей..." - Швед, что дальше писать?
- Пиши: - Из-за о-о-острова н-на стр-режень, н-на пр-росто-о-ор р-речной волны-ы! Вы-вы-плывают р-расписны-ые.. -Швед начал было гнусавым голосом затягивать знаменитейшую русскую народную: ... А Стеньки Р-разина...
- Заткнись! - ткнул его Ящер локтем в бок. - Мы тут, типа, письмо пишем, а не песню. Тоже мне, блин, Швед имени Пятницкого! Чтобы нам, типа, поверили, нужно писать старинным слогом, с ятями, ерами всякими и прочими ижицами. Надо сказать, оба имели весьма смутное представление о том, что это за буквы были такие при царе Горохе, и как они писались. Но доля здравого идиотизма с изрядной примесью пьяной дури всёж таки сделала своё коварное дело:
" А какъ посреди глубокихъ да бъскрайнiх водъ потърпелъ да лодьекрушъние достославныи Ящъръ боярскiй сынъ а и с нiмъ былъ Швъдъ съ Къмьскои волостi "
- Ящер, ты что, блин, типа совсем сдурел? Какая, к чертям собачьим, Кемская волость?
- Да так... Фильмом одним навеяло... Не отвлекай... : "А и были у нiхъ бутылi стъкляные размолдавскаго вiнища кръплънаго. И лодья у нiхъ да пошла ко дну а оне осталися на островъ. А на островъ жъ томъ разъсобачиiм не нашлося дажъ и штопору но оне отвързалi бутылiщи харалужьнымi ножами перащчiннымя".
- Пиши-пиши, Ящер,- зашибись получается... :"А потомъ во сiи бутылiщя, выпивъ съ горя да ихъ содържiмое опускале пiсьмы объ помощчi достославныи Ящеръ боярскои сынъ а и съ Швъдомъ iзъ къмьскои волостi. Тiпа търпятъ лодьекрушънiе тiпа усе такое и прочъе. Отвъчаите нам кто нi попади и прiшлите къ намъ експъдiцыю со спасатъльными да желетами да вiномъ молдавъскiмъ мадърою поелiку у насъ оно кончiлось."
- Чё, Ящер, по натуре кончилось?
- Кончилось, кончилось. - Я последний глоток допил.
Дописав далее координаты, впрочем уже известные, послание обуглили с краёв при помощи зажигалки - для пущей древности, сложили пополам, свернули трубочкой, кое-как затолкали в узенькое горлышко последней завершившей пьянку бутылки и затем, запечатав огрызком той самой пробки (пригодилась же!), зашвырнули прямо в разгульное буйство половодья, - на волю ветра и волн.
Затем участники пикника покурили, посовещались (самый краткий конспект совещания: - болезнь "перепил" лучше чем болезнь "недопил".) - и спрыгнув, слегка пошатываясь, с недотопленного островка на сушу, ушли в деревню за самогонкой.

4

...Откуда у парня испанская грусть?
Михаил Светлов. "Гренада".


А выну саблю, выну востру
Да срублю тебе главу.
Эх, покатилась головизна
Да во зелёную траву.
Народная песня.

Спустя где-то с полчаса, почти на том же месте, перебравшись лишь повыше - то есть не на островок, от которого уже почти ничего не осталось, а на сухой, намного выше предыдущего, пригорок, оба героя снова продолжали лихую гулянку. Термоядерную деревенскую самогонку распивали теперь отнюдь не из горлышка, как мадеру, но из двух изрядно помятых пластиковых стаканчиков - их безвозмездно, вместе с краюхой чёрного хлеба, выдала в вечное пользование добрая баба Нюра. Она же, впрочем, и самогонку продала подешевле - как хорошим знакомым, а заодно и верным постоянным клиентам. Наливалось, вроде бы, каждый раз понемножку - грамм так по семьдесят, однако после третьей (на каждого) стопки случилось нечто из привычного ряда событий абсолютно вон выходящее: когда Швед уже в который раз намеревался поведать поведать собутыльнику о достоинствах последнего альбома "Prodigy", тот вдруг совершенно остекленевшим взглядом уставился в сторону речного разлива. Швед гляннул туда же и также остолбенел на месте сидя: окружённая рваными клочьями тумана, вспенивая несколькими парами вёсел холодную апрельскую воду, прямиком в их сторону направлялась большая шлюпка, полная какого-то - отсюда не разобрать - народу. А ещё дальше, где необычный туман прямо среди ясного дня сгущался ещё сильнее, в его клубах смутно маячили мачты и силуэты двух старинных боевых кораблей. Вымпел на грот-мачте одного из них - того, что ближе, внезапно - когда порыв ветра частично разогнал туман, развернулся во всю свою длину и стала отчётливо видна затейливая вязь старинного поллустава: ОРЕЛЪ.
- Всё, блин, глюки - набрав полную грудь воздуха, грустно выдохнул Швед, дополнительно матернувшись - чтобы хоть частично снять нахлынувший испуг. - Сюда, кажись, плывут... Ящер тоже выругался и злобно добавил: - А всё письма твои, кретин: "Мы, типа, пираты и всё такое..."
- Не мои, а твои! Ты писал-то: "Достославный Ящер, боярский сын..." Сукин ты сын, а не боярский!
- А идея чья была? Не твоя разве? Йо-хо-хо и бутылка рому... Вот тебе и пираты. Иди, блин, встречай, - сейчас они тебя враз кофеем угостят. И бутылкой рому.
А пока они так переругивались, шлюпка тем временем подошла почти к самому берегу и стало отчётливо видно кто в ней находится. А зрелище, надо сказать, было весьма и весьма живописным. На носу, гордо поводя по ветру взлохмаченной бородой, в шитом золотом парчовом персидском кафтане, красовался некто. Кафтан его был подпоясан широким ярко-красным кушаком, за который было небрежно заткнуто два совершенно музейного вида пистолета - только вовсе не тусклые, как под толстым музейным стеклом, но отливающие воронёной сталью и покрытые резьбою с серебряной насечкой. Венчала сей карнавальный наряд остро отточенная сабля. Её этот некто с решительными намерениями сжимал в огромном кулаке, недобрым взглядом созерцая быстро приближающийся берег, а в особенности - тех, кто на нём находился. Из-за его широкой спины не менее злобно выглядывал ещё один карнавальный персонаж, потрясая обнажённой шпагой. На смуглом лице этого, помимо бешеных от ярости глаз, находились ещё и орлиный нос, а под ним - иссиня-чёрные мушкетёрские усики, дополненные испанской бородкой. Можно было бы ещё добавить и про камзол европейской моды семнадцатого века, но это, кажется, уже и так ясно.
Шлюпка, слека притормозив вёслами, с ходу налетела на грунт и двое тотчас же сошли с неё. А за ними - остальные, вооружённые бердышами, саблями и шпагами, и разодетые не менее причудливо. В несколько секунд лихая ватага скрутила Шведа с Ящером - те даже пикнуть не успели,- поставив их пред грозные очи атаманов.
- А ну ответствуйте, колдуны нечестивые, пошто письма злопакостные сочиняете? - гулким басом начал допрос бородатый. - Ведомо ли вам, псы окаянные, откуда вы нас по мерзостной своей прихоти вызвали? Окаянные псы уже успели вполне протрезветь и стояли ни живы ни мертвы. У обоих заметно тряслись поджилки.
- Еретики! Инквизиции на вас нет! - воинственно взмахивая шпагой подал голос тот, что с усиками.
- Утихомирься, Михайло! - властно прервал его бородач. - Счас мы с ними разберёмся... Ох, разберёмся...
- Дон Стефано, прошу вас, отдайте их нам. Вернее, мне лично. И тогда, клянусь честью, вот этой самой шпагой...
- Вот видите, шпыни ненадобные, до чего вы дона Мигеля дель Кампо-и-Эспиносу своими пакостями ведовскими довели! - продолжал тем временем бородач, которого, судя по одежде, всё-таки звали Степаном, а вовсе не доном Стефано. - Он, злыдни шелудивые, в тот самый день и час от аглицкой сабли пасть был должен, в честном бою погибнуть. А куды ж он, отвечайте, через заклинания ваши чародейские, заместо этого попал, а? Не ведаете?
Швед с Ящером подавленно молчали. Они, хоть и не ведали, но даже и пятками чуяли, что именно по их вине и раздолбайству с доном Мигелем стряслось нечто предельно нехорошее - на лице злосчастного дона это прямо таки светилось и переливалось.
- А хотите - ухмыльнулся в густые усы и бороду Степан. - Он вам сам об этом расскажет. Шпага-то у него во-о-острая, да и по-нашему за столько-то лет гутарить выучился. Всё вам объяснит, всё поведает... Ладно, пошутковали - и будя. Порешать вас время пришло... - За что? -За ведовство безбожное да за порчу злоехидную. А то - ишь, распоясались: "Широта восемнадцать..., кораблекрушение... тайфуны..." - и где словес-то таких бесовских нахватались! Уж я-то, Стенька, - грешник и душегубец лютый...- но вы, вы-то каковы, а? Я хоть за идею супостатов гробил - или ограбить чтобы. -А вы? -А вы -ответил Степан на собою же и заданный вопрос - за просто так, под селёдочку с мадерою!
Швед с Ящером попытались было возразить, хоть как-то оправдаться: "Мол, откуда ж нам было знать что типа...", но получив по увесистой затрещине от цепко державших их громил: "Не смей перечить надёже-атаману!" - тотчас смолкли и далее старались вести себя как можно тише.
- Который из вас Ящер, тот дону Мигелю, считай, достался, а ты, супостат, швед с кемьской волости от моей сабельки смертушку сей час примешь. Ах не швед? А на грамотке вон той что написано? - Степан ткнул остриём сабли в обронённую Ящером пачку "Бонда" - Аль скажешь, пёсий сын, будто не знаешь, что по-свейски "Бонд" так и означает: "Не тяглый швед"? Ладно, лети, душонка колдовская, на суд Божий! - С резким, но мощным вымахом сабли безбашенная шведова головушка слетела с плеч и покатилась по прошлогодней сухой траве, пачкая её вытекающей изнутри кровью. - Это чтоб испугаться не успел - пояснил Стенька друзьям-товарищам, вытирая саблю о травяной сухостой.
Некоторое время спустя откуда-то из-за кустов выскочил донельзя радостный дон Мигель, также вытирая окровавленную шпагу, только вовсе не пучком травы, - а клочьями выдранных ящеровых волос.
- Трупы с собою захватим. - сказал ему Стенька - Хватит им землю-матушку поганить. Эх, сабельку добрую о нехристя колдуна опаршивил! Теперича ею и хорошего человека располовинить стыдно. - добавил он тут же, ломая дорогой клинок о коленку.
- А я вот сапоги почти новые мозгами еретическими вымарал... - виновато доложил старшему компаньону дон Мигель дель Кампо-и-Эспиноса.

Эпилог
- Ну что, назад вертаемся, Михайло? Тошно мне здесь. Глянь-ка, что нехристи окаянные с матушкой Русью содеяли! - Степан кивнул на сереющие вдали огромные трубы. Те отчаянно коптили небо сизо-чёрным дымом, а из той, что пониже иногда вырывались языки багрового пламени. - Там - и то гарью не так смердит, а уж Стикс - не в пример этой вот клоаки чище. - Стенька сплюнул сквозь зубы в мутную, с мазутными разводами, окскую воду: - Хуже Батыя похозяйничали, сволочи!
-Дон Стефано, а может ещё и в Севилью мою родную заглянем? Там тоже, говорят, еретики да экстрасенсы завелись...
- Не тужи, Михайло, сплаваем ещё... И в Севилью твою сплаваем, и по Волге-матушке пройдёмся, и за океан погостить малость заглянем.
Смуглое лицо дона озарилось кривой ухмылочкой, явно не сулящей недругам радостной встречи: про Калифорнию, Техас и Филиппины он даже там давно был наслышан.



* * *
Через пару дней родственники забили тревогу. Вскоре выяснилось, что пропавших последний раз видели в деревенском сельмаге, а где-то в три часа пополудни - возле дома хлебосольной бабы Нюры. Трупов, правда, так и не нашли, хотя всю окрестную Оку прочесали с "кошками": - весь улов составили лишь десяток сетей да ржавый остов мопеда. Зато обнаружили на берегу, неподалёку от деревни, два большущих пятна высохшей крови, причём возле одной - клочья выдранных с корнем волос.
А ещё на берегу нашли сломаную саблю производства середины семнадцатого века и вполне приличный на вид, лишь отчасти стоптаный испанский сапог.

9 сентября 2001 г.


КРЫСИНЫЙ ВОЛК

Сон разума рождает чудовищ.
Ф.Гойя.


...Они сразу съедали двуногую добычу, наслаждаясь пищей, лучше которой нет ничего. Если же пленников хватало больше чем на один день, тем лучше - пиршество длилось, пока не съедали последнего.
Вал. Иванов "Русь Великая"


День первый. Двенадцать.

Спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
Ильф и Петров.


- Приплыли - мрачно подвёл итоги Хан и витиевато многоэтажно выругался, смачно харкнув за борт, в мутную воду. Насколько что-либо можно было рассмотреть в этой самой воде, катер, а вернее сказать, раздолбанный проржавевший рыдван со всего размаху налетел на какую-то здоровенную дюралевую цистерну, чей покатый верх коварно таился всего в метре под волнами. А до угловатой крыши химзавода, гордым утёсом громоздившейся среди волн, оставалось ещё метров так семьдесят. Был самый разгар отлива и поэтому видневшиеся слева мрачно-серые остовы панельных домов, с напрочь выбитыми глазницами окон выползли из морских вод ещё на целых два этажа. Надо сказать, что для обоих столкнувшихся предметов, а также и для окрестного моря, встреча эта добром не закончилась: катер сразу же начал медленно заваливаться набок вместе со всем своим содержимым, а из развороченной крышки цистерны - скорее всего допотопного древнего хранилища - в море начала потихоньку сочиться какая-то ярко-оранжевая химическая гадость. И гадость эта была весьма и весьма ядовитой: Хан успел заметить, как случайно проплывавшая мимо мелкая рыбёшка, едва только коснувшись тонкой оранжевой струйки, тут же жалобно взмахивала плавничками и, вздрогнув пару раз, переворачивалась вверх брюхом. Спустя несколько секунд на поверхность всплыла вся немногочисленная стайка.
- Эй, за борт прыгай - суматошно заорал всей команде Хрон. Он всегда начинал паниковать самым первым, - Хан! - Командуй, чё в воду уставился?! Хан очнулся: - Дрын, Бельмес, мать вашу! Живо в трюм за вещами! Рацию, рацию не забудьте! Остальные, конём вас так! За борт, пока вместе с этим корытом к водяному не отправились! Остальные - то есть Хрон (в первую очередь, естественно), Баклан, Чек, Грыз, Шкет, Серый, Ботан, Хвост и Доход, начали спешно покидать всё больше и больше кренящийся носом в воду и влево катер.
Из трюма, как два мокрых чёрта из табакерки выскочили, грязно матерясь, Дрын с Бельмесом: - Хан, какие там к...м собачьим вещи! Там... дыра,... с две его - Бельмес показал на Дрына, отличавшегося весьма крупным сложением - С две его грёбаных башки!! Только связь и успели схватить - "мобильник"1 герметичный,... его конём! С прощальным нецензурным воплем Бельмес и Дрын дружно обрушились за борт. Хан покинул тонущее судно последним. Итак, пока дюжина героев - хотя вовсе они и не герои, а просто мелкие бандиты и мародёры, вплавь добирается до ближайшей крыши - это та самая крыша химзавода, хотелось бы поведать о климатической и географической обстановке в данном регионе, да и на планете в целом.
Ещё полвека назад, когда благодаря совместным экологическим усилиям всего прогрессивного человечества, наконец-то растаяла Антарктида, уровень океана, естественно вырос, причём аж на целых шестьдесят с чем-то метров. Следом, из-за дальнейшего разогрева атмосферы, пришёл черёд и Гренландии пополнить воды Мирового океана - ещё на пятнадцать метров в сторону повышения. Как нетрудно догадаться, большинство городов цивилизованного мира накрылось не только медным тазом, но и толстым-толстым слоем воды. Кое-где теперь даже самые высокие крыши и шпили не высовываются из нахлынувших морей - разве что только в отлив. Но прогрессивное человечество всей Земли, несмотря на почти полный развал цивилизации и мировой экономики, всё-таки не унывает: наконец-то на всей планете установился ровный и слегка влажный субтропический климат. А всякие там города, заводы, - или то, что потопло сколько-то там миллионов - как? - Ерунда! Новых настроим, новых нарожаем! Чай, не в первый раз... Зато сколько сокровищ, сколько новорождённых природных ресурсов таится отныне на свежезатопленном океанском шельфе! Одни только города - те чего стоят! А ведь там ещё и фабрики есть, и склады... Вот и нашлись в прогрессивном земном человечестве отдельные, особенно интеллектуально продвинутые экземпляры, что, едва научившись сбиваться в стаи, сразу же занялись разработкой природных ресурсов, а заодно и спасением обширных материальных ценностей, погребённых морскими водами. Одной из таких вот банд мародёров и была команда Хана.
А тем временем банда благополучно выбралась на сушу - на утёсоподобную крышу пресловутого химзавода. Никаких вещей, помогающих в данной ситуации ни у кого с собой не было - да и не удивительно: ведь с катера успели захватить лишь герметичный водонепроницаемый сотовый телефон, а всё остальное -то есть жратву, акваланги, ласты и прочую мурню - в жертву самому себе самовольно изъял царь вод морских Нептун - как плату за вторжение в его новообретенные морские просторы. Крыша была обширной, ступенчатой и угловатой, как та самая пресловутая Вавилонская башня, что построили дремучие язычники ещё до первого потопа.
-Бельмес! У тебя связь? - Угу! - Не "Угу", а шефу звони, сволочь! Мы сдохнем здесь от скуки и голода, если помощь не придёт! - скомандовал Хан, едва ступив на влажный, поросший густым мхом бетон вожделённой крыши. Остальные мародёры тщетно пытались сушить свою одежду под смутно видневшимся за тучами светилом. Светило по имени Солнце иногда всё-таки успевало лучезарно проглядывать сквозь низко несущуюся мрачную серую облачность, но оптимизма никому это не прибавляло: моросящие нудные атмосферные осадки в виде дождя продолжались в данном районе глобуса вот уже вторую неделю.
Прошло довольно таки много времени, большая часть которого была занята тщетными попытками дозвониться до шефа - то есть Макса Рыжего, - но все эти попытки, к вящей радости Нептуна, а также неведомого Бога Ожидания, так и остались тщетны. Постепенно стало смеркаться. Команда укладывалась кое-как ночевать прямо на мокром стылом бетоне. - Жрать охота! -прямо посреди субтропической ночи вдруг высказался Баклан. Дрын его тут же поддержал согласным и подтверждающим мычанием. - Эй! Рты там позакрывайте! - уже сквозь сон рявкнул Хан, - вот Макс приедет, с ним на базе и пожрёте, проглоты! И наступила первая ночь.

День второй. Одиннадцать.

В принципе, все грибы съедобны.
Вот только некоторые - в последний раз.
Чёрный юмор.


Утро началось с дохлой рыбы. Она плавала повсюду - от волн, бившихся об утёс химзавода и до самых дальних унылых и серых панельных скелетов, поросших мхом и буйной субтропической растительностью. А ведь ещё полвека назад это были жилые дома. Продрогшие до костей мародёры, вяло переругиваясь и продирая сонные зенки, постепенно начали кучковаться вокруг своего главаря. Главарь снова звонил Рыжему Максу, но телефон того, как, впрочем, и вчера, да и всю прошедшую ночь (а интересно - чем это шеф занимался столько времени?) был занят. Успехом увенчалась лишь пятнадцатая либо шестнадцатая за это утро попытка: до боли надоевшие частые гудки в трубке сейчас стали долгими и с более длинными интервалами.
А затем раздался мутный, не выспавшийся, и, по-видимому, похмельный голос. Голос недовольно взревел: -Да, я слушаю! Только какого х.. в такую рань! Кому ещё... - Макс, это я, Хан! Понимаю, конечно - похмелье у тебя, оргии ночные там.. А вот мы здесь, бл..ь, уже почти сутки, наверное, на сыром бетоне голыми жопами сидим. Ни жратвы, ни х.....- И далее в подобном стиле минут ещё десять-пятнадцать - здесь, на крыше среди волн, время как-то не ощущалось - Хан повествовал своему шефу о постигшем команду несчастье и его последствиях.
Шеф этот, Макс Рыжий, лишь совсем недавно объединил вокруг себя с дюжину подобных банд и за весьма короткое время стал одним из самых влиятельных людей на всём Валдайском побережье. В голове, как и во рту у шефа было муторно и гадко - казалось, запах алкогольного перегара ощущают и невидимые далёкие телефонные собеседники... Макс натужно вспоминал, кто из его людей вчера на утренней зорьке поехал "бомбить"2 полузатопленный Барайск - Хан вроде бы... --А-а, так это он и звонит...- Что-о-о?!! - До шефа, наконец-то, дошла и красочно нарисовалась в воспалённом мозгу вся картина происшедшего где-то в сотне километров к северо-западу.
Ещё минут так через пять разговора Макс наконец-то в полной мере осознал, что от него хотят, и изрёк давно ожидаемую на той стороне связи фразу: - Хан, ты извиняй, братан, что сам приехать не смогу - у меня тут с Шайтаном большие проблемы. Я к вам Кривого с помощью отправлю. Сегодня, правда, у него это не получится: сильно пьяные они все после удачного рейса, а вот завтра поутру его команда похмелится, сядет на катера - и, глядишь, к вечеру снимет вас, дебилов, с вашей долбаной крыши. Сколько должны за это будете - после скажу, а сейчас - всё ясно? - С той стороны подтвердили что всё. - Ну, тогда счастливо дожидаться! - А я вот сейчас по пивку с креветками пройдусь... - Кстати, смотрите, друг друга там не пожрите с голодухи! И с такой вот прощальной напутственной фразой шеф отключил "мобильник", после чего командировал своих людей за пивом.
А некоторое время спустя к нему вломился Шайтан - тоже шеф, только конкурирующей и весьма агрессивной организации. И с этого момента у непохмелённого Рыжего Макса начались большие проблемы.
- Пиво жрёт, сволочь - прокомментировал Хан свой телефонный диалог окружавшей с нетерпением его всё это время команде, - Но помощь обещал, завтра к вечеру. Ещё, кстати, просил, чтоб мы здесь друг дружку с голодухи не поели. - Чек с Бакланом - это вас, обжор, в первую очередь касается! Не вздумайте Шкета жрать или, скажем, Дохода. Там одни жилы, пережёвывать нафиг замучаешься! Вы лучше с Дрына начните - когда совсем уж припрёт. В нём одно мясо вперемешку с жиром - тушёнку делать впору! Банда встретила хановы казарменные остроты дружным молодецким гоготом.
Знать бы им тогда, каким жестоким, зверским и кровожадным пророчеством окажется этот каннибальский юмор всего каких-то несколько дней спустя! Не смеялся только Баклан - он состроил недовольную мину и обиженно пробормотал: - Вот ты, Хан, всё прикалываешься, а мне на самом деле жрать охота - аж невмоготу. Сейчас живот к позвоночнику приклеится.
- Иди рыбки поешь, - посоветовал ему Хвост, дружески похлопав по плечу: - Вон её сколько плавает, и ловить не надо. В ней фосфора много - глядишь, мозгов прибавится! Баклан тотчас же целеустремлённо направился в сторону моря с явным намерением подкрепиться.
- Не вздумай жрать, Баклан! Козлёночком станешь! - Прокричал Хан ему в спину. Баклан не реагировал - он дотянулся до плескавшейся всего в полуметре воды (был прилив), с первой же попытки выловил увесистую дохлую селёдку и жадно вцепился в неё зубами. Тут подскочил главарь, схватил его за шкирку и резким движением - аж воротник затрещал, - отбросил вглубь крыши, попутно выбив рыбину из рук.
- Ты что, бл..ь, ох..л, что ли?! Хан повернулся к остальным: Воды! Живо!! Шутки кончились. Принесли дождевой воды во фляжке: во всех многочисленных выбоинах крыши скапливалась влага и её вполне можно было пить. - Глотай, скотина! - Хан силой вливал воду в глотку Баклану. Того уже начинало трясти. - Блюй теперь! Блюй пока не поздно! Пострадавшего перевернули на живот и приподняли ногами вверх. Его начало безудержно рвать. А потом Баклан вдруг задёргался сильнее и стал вырываться из рук, причём с такой силой, что разбросал всех кто его держал, завалился на спину - тут его ещё раз стошнило, затем вдруг резко посинел, несколько раз жутко и неестественно вздрогнул, что-то невнятно хрипя - и затих окончательно.
- Что, доприкалывались, бля, дошутковались? - мрачно обведя всех взглядом, вопросил молчавший до этой поры Серый. Остальные подавленно и ошеломлённо смотрели на свежий труп Баклана. - А ты, Хан, вместо того чтоб юморить, лучше б поподробней объяснил этим дебилам, что если море отравлено, то и рыба в нём тоже. Впрочем, теперь они и так это знают. Особенно Баклан. - Серый мрачно сплюнул, развернулся и ушёл прочь - туда, где из щербатого бетона торчали многочисленные угловатые башенки и трубы непонятного назначения. Труп, взяв, его за руки и за ноги, раскачали и сбросили в постепенно понижавшуюся - начинался отлив - слегка оранжевую ядовитую воду.

День третий. Всё ещё одиннадцать.

К нам сегодня приходил некро-педо-зоофил,
Мёртвых маленьких зверушек он с собою приносил.
Садистский фольклор.


Второе после кораблекрушения утро началось всё с того же безрадостного пейзажа. Только к многочисленным косякам дохлой рыбы в оранжевых морских волнах теперь добавились ещё и тушки чаек, решивших было полакомиться на дармовщинку, а также два мёртвых дельфина, видимо из пустого любопытства решивших проверить - а почему это здесь все передохли? Венчало этот жидкий натюрморт бренное тело Баклана - жертва отравленной селёдки, жестокой шутки, а также собственного неуёмного аппетита.
За прошедшие вечер и ночь чувство голода в команде росло, усиливалось, расширялось - и к утру это чувство постепенно стало руководящим и направляющим в её жизнедеятельности. Ботан и Доход наконец-то высушили свои сигареты, намокшие во время высадки, и теперь, дабы успешней бороться с бескормицей, вовсю пытались их курить - кашляя, сморкаясь и чихая: морская соль вперемешку с мелким планктоном - не лучшая приправа к табаку. В паузах между кашлем и чиханием Ботан философствовал. На голодный желудок это особенно здорово удавалось: - Вот смотри, Доход, что получается: в Библии написано, что Бог создал людей по Своему образу и подобию, так?
– Так.
- А что это такое и как это расшифровать, знаешь? - Доход отрицательно помотал головой.
- Да это ж как в геометрии: треугольники подобны, если все соответственные углы у них одинаковые. Только масштабы разные, но образ-то, по которому созданы - один! И знаешь, Доход, какой самый хреновый вывод изо всей этой теологии3?
- Покурить оставь! - Мозги Дохода явно перегрузились и стали близки к стадии художественного кипения. А Ботан всё не унимался: - А вывод в том, что мы все, люди то есть, созданы как полубоги, а живём как вонючие грязные свиньи в хлеву. Срём прямо под себя. Всю землю-матушку засрали - а теперь ещё и затопили на хрен. Достаточно лишь оглянуться вокруг - Ботан сделал охватывающее движение рукой и указал прямо на жидкий натюрморт, с трупом Баклана в центре. - Вот, к примеру: какой подонок, идиот и раздолбай в одном лице додумался век назад вот до этого? До завода, производившего такую отраву, что до сих пор всё живое вокруг мрёт? И где, скажите мне, он стоял, этот завод? - Ботан ответил сам себе. - Да прямо посреди города его построили, сволочи! А в городе люди жили... Люди, бл..ь! Живые!
- Слышь, Ботан... Ты иди лучше кого-нибудь другого прогрузи - Мозги Дохода завернулись окончательно, он поднялся с бетона, затушил об него бычок и направился к следующей кучке людей - там собралась почти вся остальная команда. Не было только Серого. А в самом центре кучки усевшийся на буйные заросли мха Шкет увлечённо рассказывал, как во время "бомбёжки" Тихвина, банда Хромого выволокла из развалин какого-то музея дрожащую от страха влюблённую парочку - они, наверное, приплыли туда на увлекательный интимный пикник.
Что ж, судя по дальнейшему рассказу Шкета, пикник у влюблённых выдался на славу. Только, увы, не вдвоём: вся команда, включая даже лысую кривоногую Лушу, приняла в этом интиме радостное и активное участие... Доход постоял, помолчал - и с удовольствием присоединился к слушателям. Так они коротали время в тщетном ожидании помощи.
А тщетным их ожидание стало вот почему: прошлым днём, как уже известно, похмельного Рыжего Макса посетил Шайтан сотоварищи. После их визита Макс оставался в живых от силы минут этак двадцать - до тех пор, пока вся его кровь не вытекла через перерезанное горло. Так что распорядиться наутро о спасении узников бетонной крыши ему, мягко говоря, было несколько затруднительно: увы, трупы до сих пор так и не научились разговаривать. А Кривой - тот самый, что должен был выступить в роли долгожданного спасателя, едва продрав глаза и опохмелившись, сразу же нашёл себе нового покровителя и сюзерена4. Им стал всё тот же пресловутый Шайтан.
Далее, от несчастных влюблённых, разговор плавно перешёл на женщин. Затем о женской ласке... - Зря мы Любку с собой не взяли, - и Ритку тоже... - Вот кого, бл..ь, здесь только не хватает! - Сейчас бы мы их - оп-па - Чек сделал характерное совокупительное движение, - и всё путём! А жрать, бляха-муха, всё ж таки хочется! Постепенно стало смеркаться. Помощь так и не пришла - да и хрен вроде бы с ней - ждали-ждали - ну сколько же можно! - и, вконец устав, тяжко залегли на сырой бетон - отсыпаться. К окончательному приходу ночи у герметичного "мобильника" полностью разрядились батарейки.

День четвёртый. Десять.

...Нам акула-каракула нипочём, нипочём!
Мы акулу-каракулу кирпичом, кирпичом!
Корней Чуковский.


За прошедшую беспокойную ночь окружающий крышу жидкий натюрморт пополнился новыми разнообразнейшими рыбинами - косяками и поодиночке, доброй дюжиной всяческих птиц - чаек, гагар, и, почему-то дохлым моржом. Он-то откуда взялся? До бывшего Белого моря километров семьсот с гаком! Доплыл ведь, не поленился же... Причём надо заметить, что трупы, в изобилии украшавшие оранжевые волны, не разлагались. По-видимому, ядовитая дрянь из пробитой цистерны обладала сильнейшими консервирующими свойствами.
- А как ты думаешь, Ботан, успел ли вот этот дохлый морж пропитаться насквозь? С этими словами Хан отбросил бычок, мрачно уставившись на собеседника. Ботан замялся. Потом выдал: - Судя по тому, что данный морж объявился в округе лишь сегодняшним утром, его туша ещё не успела окончательно пропитаться оранжевой дрянью, а следовательно, может быть вполне съедобна. Конечно, ежели удалить все внешние части.
- Ты в этом точно уверен?
- Я первым буду есть это мясо.
- Хорошо, смертничек... А кто ж за мясом этим сплавает, хотел бы я знать? -
- Попробую маленько - тотчас же отозвался Дрын и не дожидаясь даже одобрения своего предводителя, начал скидывать одежду. Жрать, видимо, сильно хотелось.
- Самое главное, Дрын, что я тебе скажу - нипочём не вздумай плыть кролем: первый же глоток воды - и ты труп, причём весьма ядовитый - напутствовал его в дорогу Хан: - плыви как умеешь, по-собачьему ли, иль ещё как, но только чтоб башка твоя постоянно над водой торчала. И береги глаза, да и уши лучше заткнуть чем-нибудь. У Чека откуда-то нашёлся моток тонкой, но довольно прочной лески - любит, видать, на досуге порыбачить.
План операции был такой: Дрын, с привязанной к трусам сзади леской, как можно аккуратней, стараясь не нахлебаться отравы, подплывает к моржовой туше. Затем отвязывает леску от себя и привязывает её к бивню, ласту, хвосту, или ещё к чему - главное чтоб крепко держалась. После чего с крыши Хвост и Бельмес станут потихонечку подтаскивать моржа на леске, а Дрын, держась за тушу, должен вовсю им помогать, орудуя ногами и свободной рукой.
Проплыть нужно было всего-то метров тридцать пять-сорок, сделать несколько простейших операций, навроде затягивания узлов, - и медленно-медленно с грузом вернуться назад. Но нет ведь, без пакости не обошлось: - преодолев где-то три четверти пути, Дрын вдруг остановился среди оранжевых вод и отчаянно замахал руками:
- Эй! На берегу!
- Дрын, что там у тебя?! - отвечали ему с берега, - то есть крыши.
- Я, кажется ногу распорол!
- Что?!
- Ногу, говорю, распорол: - там штырь какой-то со дна торчит - вот об него и распорол!
- Сильно поранился- то?!
- На полбедра! Он острый, б..., как иголка, кровища так и хлещет!
- Назад плыви!
- Чего?!
- Назад, говорю, плыви, осёл, - пока кровью весь не изошёл! Да ещё и отрава, смотри, в рану попадёт! Вертайся со всех сил!
Ещё в глубокой древности умными людьми было замечено: хорошие, добрые, положительные события распределены во времени, как правило, равномерно, а вот гадости всякие имеют противное свойство собираться кучно, причём в что ни на есть неподходящий и неожиданный момент. Кто ж знал, что как раз в это самое время в районе пресловутой крыши курсировала приблудная акула? Она появилась в окрестных водах минут этак с десять назад - наверное для того, чтобы торжественно издохнуть среди тушек чаек, гагар и прочей живности, украсив и без того разнообразное трупное ассорти своим устрашающе-живописным хищным обтекаемым телом.
Подохнуть она должна была не скоро: акулы - очень древние рыбы и за многие десятки миллионов лет существования сумели обзавестись довольно-таки простым, но очень надёжным и прочным организмом, закалённым всяческими передрягами, случавшимися в предыдущие геологические эпохи. Они пережили и трилобитов, и динозавров, и мамонтов... Впрочем, тех, говорят, ещё в ледниковую эпоху всех до единого троглодиты поели. А акулы - те вполне способны питаться как друг другом, так и даже собственными внутренностями - если ей вспороть брюхо и бросить эти внутренности перед пастью. И ещё у акул очень хорошее обоняние, особенно на запах крови, дополненный прекрасной ориентацией в воде любой степени мутности по этому запаху.
А вода в описываемом районе Ильменского моря, несмотря на ядовито-оранжевый оттенок, была в данный момент, конечно не кристальной чистоты, но всё же весьма прозрачной. Когда до низко чернеющей над волнами - был прилив - крыши Дрыну оставалось доплыть всего метров пятнадцать, воду возле него вспорол характерно заострённый треугольный плавник. Тотчас же с берега раздались дикие и испуганные вопли: - Дрын, шухер!! - Акула сзади!
- Чего?
- Акула, мудак!! Сзади! Да не оглядывайся, греби быстрей!
Впрочем, оглянуться Дрын так и не успел: вода вокруг него резко взбурлила и вспенилась - это акула перевернулась брюхом вверх, демонстрируя раззявленую пасть с многочисленными рядами острых как бритва зубов. Они всегда так делают, нападая на тех, кто плавает на поверхности: пасть-то у акул снизу. И пасть эта моментально схлопнулась, оставив Дрына без нижней части туловища. Истошный нечеловеческий визг далеко-далеко разнёсся над Ильменским морем и вода вокруг жестокого пиршества огромной хищной рыбины из оранжевой стала кроваво-красной. Акула сделала пару кругов в этой разноцветной воде - в центре их находился теперь уже хрипящий и захлёбывающийся в агонии Дрын - и снова атаковала, перевернувшись на спину. Хрипящая, с безумно вытаращенными глазами, голова её жертвы на миг мелькнула промеж зловещих челюстей - и скрылась, навечно канув в бездонный и ненасытный желудок.
- Ну вот и всё - сказал грустно Хан: - сплавать решил за пищей, да и сам вот, б..ь, теперь стал ею. За четвёртый день, что мы здесь валандаемся, это уже второй...
А акулу эту тем временем уже начало настигать жестокое и неотвратимое возмездие: отрава, щедро напитавшая волны, добралась-таки и до её жизненно важных органов, и в первую очередь - до мозга и основных нервных узлов. Здоровенных размеров рыбину начало лихорадочно трясти и тело её резкими мышечными спазмами гнуло почти впополам то в одну, то в другую сторону. Если бы всё это уменьшить в добрую сотню раз - то так мелко трепещет и бьётся какой-нибудь мелкий ёршик или пескарик, поддетый на крючок и выкинутый на берег. Но в естественных пропорциях агония огромного хищника, причём только что пообедавшего свежей человечиной, смотрелась весьма противно, жутко и омерзительно.

День пятый. Девять. Проповедь.

...Небо не видело позорнее пацака, чем ты, Скрипач!
Из к/ф "Кин-дза-дза! "


Её сына продали на мясо, потом убили и съели.
Андрей Платонов. "Корова".


Следующим утром муки голода усилились многократно, можно сказать даже - в геометрической прогрессии. Разговаривать хоть о чём-то никому не хотелось. Никому, кроме Ботана. Того стало клинить по-серьёзному: - Вы что, Ноя забыли? - А - а -а, - вот будет вам и второй потоп! Бога на вас нет. Акула, да? Сами вы хуже всякой акулы, поняли? Бога захотели? Ах, Бога...А знаете, ребята, Он к вам уже приходил... А чем вы Ему ответили? - Инквизицией, да? Или теологией, умащённой "испанскими сапогами"5 - Кстати, второй потоп - вот он - вместо Второго Пришествия! Вам мало? Или ещё на полметра Океан поднять? Это ж сколько надо дури? - Антарктиду растопить! Предупреждали ведь, - остановитесь, хватит Небо выхлопами угарными травить, хватит Землю-матушку обсирать... Ну и где сейчас, скажите, Санкт-Петербург? Там даже шпиль Исаакия, и тот над водой еле торчит... Нет, вы - не акулы. Вы - крысы! Всё так называемое человечество. Просто большие серые двуногие паразиты. Некогда философ Диоген ходил с фонарём искать человека. Сейчас, да хоть корабельный прожектор с собой возьми, не то что человека - макаки сраной - и той не найдёшь! Одни крысы-паразиты вокруг. Само Небо ужаснулось вами - и затопило ваши крысьи зловонные норы. Но нет, вы неистребимы и непотопляемы как дерьмо. Вы вырыли себе новые норы, не хуже прежних, и снова, как и раньше...
- Затухни, Ботан! - донёсся сдавленный голос близлежащего Шкета: - Крысы, крысы... Сейчас хоть пауков живых пригоршню сожру, не то что крысу...
Пропустивши эту голодную и бестолковую реплику мимо ушей, Ботан вдохновенно продолжал: - И снова, как и раньше, принялись гадить, причём не только в своих логовах, как те, маленькие крыски, но и вокруг, и в воздух, и в воду... Вот! - указующим перстом обвёл Ботан оранжевую водную гладь с колышущимися на ней трупами людей и всевозможных морских животных: - Вот наиболее яркий, - я бы даже сказал, ярко-оранжевый пример человеческой тупости, скотства и безалаберности!
- Сам, что ли алаберный? - донёсся возмущённый глас ещё кого-то из команды, кажется, Хвоста. На себя посмотри, ботан немытый! Не спорю, башка твоя большая и умная, прям как у лошади, - но мыть-то её надо, хотя бы раз в месяц. Не волосы, а сальный нечёсаный колтун. А по бородище - и вообще уж чуть ли не мандавошки стадами носятся. С тобою рядом и находиться-то неприятно, не то что философию всякую разводить! Ишь, распинается: акулы, крысы, скоты... Сам ты скот, Ботан. И пахнешь так же.
- Во-от она, извечная людская нетерпимость! - тотчас же парировал Ботан: - За несколько слов правды о человечестве вы мне сразу же в глотку вцепиться готовы и сожрать прямо с потрохами! Вы и меж собою того и гляди перегрызётесь. Всё побережье кровищей залили... Когда вы все, люди, наконец-то передохнете от какой-нибудь заразы, несчастная изгаженная до усёру Земля вздохнёт с радостным облегчением!
- А сам как будто кровищей никого не заливал! - снова подал голос ботанов оппонент.
- Ишь, гуманитарий какой! А что в Бежецке вытворял, помнишь, а? Или забыл, как потом выкобенивался: "- Вальпургиева ночь! Варфоломеевская! Ночь Зверей! Манхэттэн! ", и кровь о брюки вытирал...
- Да, было! - невозмутимо продолжал диалог Ботан: - Было! Да! - А вы, что, сами чистые, что ли? Я-то хоть нашёл в себе силы осознать - что я есть крыса, паразит двуногий. А вы? Вы это поняли? До вас дошло?
- Слышь, ребята! - раздался вдруг властный голос Хана: - да стукните, б..., наконец-то его чем-нибудь, лишь бы замолчал!
Но Ботан, тем не менее, продолжал: - Знаете, а между прочем, в так называемые средние века - вы, небось, уже и не слышали, что это было такое, - дабы вывести из замка всех крыс - брали дюжину этих мерзких тварей и сажали в бочку, обитую изнутри железом... Спустя некоторое время...
Ему не дали договорить и довести это весьма занимательное сравнение до закономерного конца: Бельмес, здоровенный туповатый малый, со всей своей голодной дури обрушил прямо на голову Ботану обрубок ржавой и недезинфицированной арматуры. Ботан заткнулся - и, наверное, навсегда: дёрнулся в судорогах пару раз - и с виска его начала медленно капать тёмно-бурая венозная кровь.
- Убил, что ли? - прокомментировал свершившееся действо Бельмес: - Я ведь тихонечко его, по самой тыковке...
- По тыковке! - По тыковке, коз-зёл! - вступил в свои права Хан: - ты б его ещё карданом от "Камаза" ох..чил! - Всё. Труп он теперь. Ну и что, скажите мне, господа голодные, мы теперь с ним делать будем? Господа голодные изволили дружно промолчать.
- А раз так - продолжил свои измышления Хан, - то ввиду крайне обострённого чувства голода, отсутствия всяческих сигналов от Рыжего Макса, крайнего озверения нашей команды, - то бишь населения данной крыши, наличия свежей, не отравленной всевозможной дрянью человеческой туши, и прочих факторов, предлагаю воспользоваться новоиспечённым трупом Ботана как возможностью для всей команды прожить немного дольше... Народ безмолвствовал.
- Ну, стало быть, на том и порешили - подвёл итог молчанию Хан, доставая из кармана штанов большой складной нож, чтобы разделывать тело. Разделка туши оказалась делом более тяжёлым и кровавым, чем они ожидали.6 Но, однако, вскорости мясо успешно было отделено от костей, потроха удалены, и посреди громадного пространства крыши был разложен праздничный костёр. А чем не праздник: - наконец-то появилась жратва!!! Дровами для костра послужили многочисленные обломки досок, веток и тому подобное горючее, по-видимому заброшенное на крышу нечастыми, но очень мощными штормами. Единственное, чего не хватало для полного кайфа в грядущем каннибальском фуршете - это соли. Конечно, кое-где, поближе к краю замшелого бетона и сверкали в высохших лужах её кристаллики, но они явно были морского поисхождения, а с морем, после всех предыдущих событий, больше связываться как-то не хотелось.
Когда мясо поджарилось до аппетитной корочки, донельзя оголодавшая банда, ведомая и направляемая чутким руководством Хана, поступила более чем разумно: каждый съел всего лишь по небольшому кусочку, тщательно пережёвывая его и запивая большим количеством воды - из луж, конечно, больше неоткуда. Это было сделано для того, чтобы измученные ожиданием желудки потихоньку привыкали к сытной и калорийной мясной пище. Чтож, поели... Потом поспали - пока дождь не пошёл. Затем - солнце уже садилось - все сушились вокруг жарко пылающего костра и теперь уже вовсю набивали животы бывшим своим товарищем.
Все, кроме Дохода - тот напрочь отказался есть мясо своего лучшего друга: "Я лучше от голодухи подохну, чем съем хоть один кусок! " - Смотри, накаркаешь на себя! - ухмыляясь, предостерёг его Хан. Впрочем, за Доходом и до этого замечались всяческие странности. Так, например, он часто передвигался иноходью. Так скачут некоторые лошади: передние и задние копыта идут в ногу друг другу. А у Дохода, когда он шёл, - также правая, например, рука, взмахивала вместе с шагом правой ноги, а не наоборот, как у нормальных людей. Со стороны всё это смотрелось весьма забавно.

День шестой. Девять. Литературное кафе.

Окрестное море всё больше и больше наполнялось дохлой рыбой всех существующих в округе видов. На следующее утро она устилала воду буквально-таки серебристым ковром, но главное - не разлагалась. Иначе наступил бы ужас. На явление спасательной команды от Рыжего Макса никто уже и не надеялся - все больше думали о хлебе, точнее о мясе насущном. Был приготовлен несолёный, к сожалению, завтрак.
- Поешь ботанятинки! Ну поешь, а то вон тощий какой... Скушай хоть кусочек, иноходец ты наш... - подкалывал Хвост тщедушного, но гордого и упрямого Дохода.
- Слушай ты, Локи7 недоделаный, отстань от человека, по-хорошему прошу! - вполголоса, но так, что услышали все, прервал его Серый: - Помнишь, как ты недавно Баклану рыбки поесть посоветовал? - Вон он плавает. А то быстро у меня к нему отправишься. Заодно и спросишь, хорошо ли ему там. Он будет рад тебя видеть. Хвост недовольно чертыхнулся, но замолк, хотя чувствовалось, что это стоило ему превеликих трудов. Когда животы были набиты до отвала - у всех, кроме Дохода, конечно - наступило лениво-истомное переваривание. Небо окутывала лёгкая облачная дымка и солнце поэтому припекало не особо сильно. Скука... Скукотища... Захотелось хоть как-нибудь развеяться...
Всеобщее молчание нарушил Хан: - Шке-ет! А расскажи-ка нам что-нибудь этакое. Сагу, например, нордическую. Ты же в Скандии8 бывал... Там, правда, говорят, одичали все - аж до крепостного права дошло, но саги... - Саги у них теперича зашибись, про героев... Помнится, ты уже что-то такое нам вещал. Рассказывай, Шкет. Остальные согласно поддержали: -Давай-давай, Шкет, не жмись!
- Да я и не жмусь. Про Билла Кремовую Морду, он же Гейтс-Форточка, слышали?
- Слышали. - отвечали дружными голосами Чек, Грыз и Бельмес. Хрон подгавкнул: - Слышали-слышали, еще в позапрошлую "бомбёжку"! Там этот Билл сети зачем-то ставил на суше и всё время окна какие-то открывал. Скукотища полная и слов непонятных много. Тогда слегка обиженный Шкет поведал обществу крайне непристойную винландскую9 сагу - и тоже про некоего Билла - только абсолютно другого. Про храброго конунга по имени Билли Кожаный Кинжал, что соблазнил в извращённой форме несчастную свою батрачку Монику Грязное Платье. После чего опозоренная Моника подняла визг на всю Винландию, а в результате храбрый конунг Билли Кожаный Кинжал избил какого-то ярла Саддама из Багдада.
Когда смолкли аплодисменты восхищённых слушателей, Хан снова заказал музыку: - Слушай, Шкет, а ты что-нибудь нашенское, родное, - можешь? Такое, чтоб душа сначала развернулась... - Знаю-знаю - прервал его польщённый сказитель -... А потом чтоб свернулась - в трубочку, вместе с ушами.- Былину хотите?
- А она старинная и героическая? - ехидно подал голос Хвост. - Сейчас услышишь - мало не покажется! - спокойно парировал Шкет.
- Итак, поехали: "Былина про атомну станцию" - и начал вещать нараспев, иногда трагически подвывая в конце строчек.
Былина про атомну станцию.10
Как во славном граде во Чернобыле,
Что стоит над речкою Припятью,
Недалече от грозной от Станции,
Окаянной Станции Атомной,
Где нейтроны лупцуют бесовские,
Чтобы делать из них электричество,
Собирались хлопцы Первомай бузить,
Хороводы водить да демонстрации,
А потом идти да на шашлыки
В темный лес с горилкою и девками.
И случилось бы лихое празднество,
Но на грозной Станции на Атомной,
Где корежат электроны лядовы,
Чтобы делать из них электричество,
За четыре дня до Первомаища,
Да за три до Ночи Вальпургиевой,
На Четвертом Блоке окаянныим
Приключился страшный да едрёный взрыв:
То нейтроны, электроны да атомы,
Окаянные силища бесовские,
Ополчились на своих укротителей,
Операторов своих да угнетателей,
Что лупили их стержнем графитовым
Во темнице, что звалася Реактором.


Как восстали полчища дикие!
И к утру уже к едрени матери
Разнесли треклятый весь Четвертый Блок!
То не войско встало вражье над Припятью
И не Змий многоглавый реликтовый,
Туча черная, грибовидная,
Начиненная злой Радиацией,
Заслонила людям да небесный свет.
А советские власти ехидные,
Дабы правду сокрыть о случившемся,
Говорили всем байки лживые
– Дескать, это проводят учения,
Чтоб бороться со злой Радиацией,
Операторы в белых халатиках
На далекой АЭС Чернобыльской.
Но не знали власти ехидные,
Архиплуты сии да протобестии,
А что туча та богомерзкая
Пролетела на Русью Малою,
И над Белою, да над Великою,
Над Литвинами да над Чухонцами,
И достигла аж самой Швеции.
Как прознали о том дети викингов,
Обозлилися они, посуровели
Навострили мечи харалужные
– И послали в ООН злую жалобу
На скотину Начальника Станции,
Что содеял им тучку небесную,
Нашпигованну цезием-кобальтом.
Отвечал им Сам Голова Страны,
Сам Генсек люботрезвый и меченый,
Что любил всех выстроить в очередь
И одаривал щедро талонами
На кусочек мыла из Тузика,
Да на водку с чаем и сахаром.
Говорил он долго и муторно,
Искажая слова да коверкая:
Мол, была небольшая авария,
Просочилася в дырочку маленьку
Мала толика злой Радиации.
Не авария – так, посмешище:
Пострадало всего две бабушки
И одна собачка приблудная.
Да и те лишь в легком нокауте
И, вполне возможно, оправятся
Прямо в здании медлечебницы,
Куда их поместили на пару дней.
А чтоб шведы те, дети викингов,
Побросали б мечи харалужные,
Улыбнулися да помирилися
Под своими стенками шведскими
И пошли б гурьбой да за шведский стол
Со своими шведскими семьями
Отмечать лихой Первомаев День.
И напилися б эля с тоником
Так, чтоб мало бы не показалося,
А не слали впредь письма подметные,
Не позорили гордость советскую.
Ну а мы тут, власть предержащие,
Нерушимой дланью железною
Покараем супостата-недруга,
Злого гада Начальника Станции.
Как придут за ним Кому Надобно,
Увезут его Куда Следует
– Так и будет знать лжеученый-плут,
Как пускать во свет Радиацию!
И тогда народ успокоенный
Тут же радостью преисполнился,
Начал праздновать Первомаев День:
Совершать трудовые подвиги
На своих угодьях усадебных
Иль в лесу с горилкой да девками
Проводить лихи демонстрации.
И жила страна припеваючи
Еще пару лет да еще одно,
Да еще один неспокойный год,
Пока сам Генсек не отправился
На достойный отдых заслуженный,
В замок свой, трудом заработанный,
Дефицитами всеми да талонами,
Во далекие земли Канарские.
Вот тогда-то сразу по всей Руси
Да по Малой и Белой с Великою,
Изо всех лесов да отравленных,
С жутким ревом да завыванием,
Как полезли мутантов полчища
И уродов иных генетических!
Растопырив клешни и щупальцы,
Плотоядно щелкая жвалами
Стали бить-обижать да честной народ.
Отнимавши сало с горилкою.
А бесстыжих девок раскрашенных,
Что гуляли лесами тёмными
Мерзопакостны дети бесовы
Перелапали грязным щупальцем.
И нашлися всё ж добры молодцы,
Что доспехи одев химзащитные
Вышли в поле да разотравлено,
Супротив окаянных недругов.
А на поле том да росли грибы
Невозможных размеров громаднейших
Продавали их добры бабушки
Бестолковым лохам заезжиим.
Бьются с ворогом добры молодцы
Аж кишки летят по окраинам
Да над чёрною речкою Припятью.
Там их рыбины лопают гадские,
Монотонно хлопая жабрами.
Бьются с недругом добры молодцы
С огнеметами да противогазами.
Победить не могут и до сих пор
Окаянно отродье бесово!
И поныне людям покоя нет
От напастей Злой Радиации!

- Вот ведь скоты! - размышлял тем временем голодный, но гордый Доход: - обожрались мясом своего же товарища и сидят, байки травят...
А Шкет, закончив былинное повествование и выслушав комплименты довольной донельзя публики, снова вернулся к своим любимым сагам. Далее он рассказал о некоей Офелии Изменнице, которую жестоко задушил в постели страшный мавр Шварц Чёрный Негр11, а в следующей саге мавр этот почему-то оказался батраком на Марсе. Там он неожиданно вдруг вспомнил всё, - и вместе с местным храбрым конунгом по имени Джон Картер и каким-то Фродо Толкинсоном освободил всю планету от монголо-татарского ига. Не считая бесконечного Шкетова словоизлияния, прерванного лишь сытным ужином и восхищёнными воплями отдельных слушателей, больше в тот день ничего интересного не происходило. К ночи Доход был уже на грани голодного обморока.

День седьмой. Восемь.

Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Народная примета.


Утром начинался отлив. Мясо почти подошло к концу и надежды на приплытие помощи с берега больше фактически не было. А из обломков досок и веток, что хаотически валялись на крыше (а они, кстати, тоже кончались,) - не свяжешь даже самого захудалого плотика. Но Хан всё-таки нашёл хоть какой-то выход из положения. Он рассудил так: со всякой крыши, как правило на жилых домах, да и на промышленных строениях, должен иметься спуск в ниже лежащие этажи - то есть пожарная лестница вдоль стены или какой-нибудь люк. На поиски чего он и направился со всей, кроме Дохода, командой.
А Доход, начиная с самого раннего утра всё сидел на замшелой плите, бессмысленно глядя куда-то сквозь горизонт. Пожарную лестницу так и не нашли, зато здоровенный железный люк, запертый проржавевшим насквозь амбарным замком - спустя полчаса поисков успешно обнаружился под кучей бетонных обломков, возле угловатой башенки непонятного назначения. Проблема состояла в том, чтоб разгрести эту кучу: за несколько десятилетий обломки спрессовались в почти монолитную массу, украшенную поверху зарослями травы и кустарниками субтропических пород. Кучу разгребали аж до прилива, затем долго сбивали хоть и ржавый, но прочный замок, потом долго выколупывали из пазов также ржавый до невозможности люк...
Короче, к следующему отливу, доев мясо своего компаньона и даже догрызя его косточки, сытая орава вполне была готова к спуску в ниже лежащую неизвестность с целью поиска любых возможных плавсредств, а также герметичных запасов пищи, что вполне могли храниться там в каком-нибудь НЗ. К сожалению, не было горючей жидкости, чтобы сделать факелы, так что приходилось надеяться лишь на дневное освещение сквозь давно выбитые окна здания.
В отлив вода опускалась метров этак на шесть, что вполне позволяло спуститься на целых два этажа вниз и детально их обследовать. Внизу была мерзость запустения, покрытая толстенным слоем противно чавкающего под ногами ила. Кое-где, скрючив лапы и клешни в предсмертной агонии, словно маленькие подбитые луноходы, валялись дохлые крабы. И почти в каждом помещении или кабинете, что встечались на пути у исследовавших этаж, наблюдалась одна и та же безрадостная картина: перевёрнутые пластиковые столы, изрядно обросшие ракушками-паразитами, разбитые вдребезги компьютерные мониторы и телеэкраны, внутри которых давно уже свила себе гнёзда всяческая мелкая морская сволочь, - естественно, вот уже с неделю мёртвая. Как и длинные, обесцвеченные отравой, стебли водорослей, безжизненно распростёршиеся по илу вперемешку с хаотичными кучками мёртвого планктона. Какие же непролазные дебри, вовсю кипящие жизнью, были здесь всего лишь неделей раньше! А теперь вокруг, за каждой прогнившей дверью - лишь воплощённое царство мёртвых. Наверное, так миллионы лет назад выглядела Земля после падения астероида.
Несколько часов блуждания по бесконечным коридорам так ни к чему и не привели. Близился очередной прилив. Прежде чем лезть наверх, к солнцу и унылому Доходу, вместе решили, что это была лишь первая пробная вылазка, а далее, в светлое время суток, все помещения будут тщательно прочёсываться и обыскиваться по упорядоченной системе, начиная с ближних. Конечно, когда это позволяет отлив.
На крыше ждал сюрприз. Кто-то сдавленно прокашлялся: - Зря это он...
Хан прокомментировал внезапно открывшуюся картину по-своему: - Надо же, в такую прекрасную погоду, - и без мыла, на обрывке провода, да на пустой желудок... Хотя мне кажется, что теперь снова у нас...
- Правильно кажется - прервал его Хрон: - Сожрём его нахрен. Разделывай, у тебя теперь опыт есть.
Доход висел на куске изолированного провода, прикрученного к ржавому рельсу, торчащему с ребра одной из нелепых угловатых башенок, и глаза его, остекленев, так и остались открытыми. Они до сих пор продолжали грустно и бессмысленно глядеть куда-то за горизонт. Серый с Бельмесом, постояв немного с траурным видом для приличия, стали откручивать проволоку, чтобы снять тело. Хвост поспешил высказаться: - А гляньте-ка, ребята, там под ним мандрагора12, случаем не выросла? Знаете, когда мужика вешают - или он сам вешается, то у него... Серый глянул на него как-то по-особенному и Хвост тотчас же смолк на полуслове.
Где-то через час туша была полностью освежевана и теперь представляла собой готовый мясной полуфабрикат.

День двенадцатый. Семь.

Жребий брошен!
Г. Ю. Цезарь.


Увы, грань, отделяющая обычного цивилизованного человека от дикого и беспощадного каннибала так ничтожно тонка... Представьте, что однажды вдруг посреди ясного неба отключится навсегда электричество, погаснут разноцветные экраны телевизоров и мониторов, исчезнет радио... Остановятся могучие фабрики и заводы, не будет газа и воды из-под крана... Уже сейчас некоторые особенно продвинутые из нас не могут считать в уме... Кто-то не знает, как правильно приготовить яичницу... Иного превратить в яростную зверюгу способны даже триста грамм водки... В стране, что в ту эпоху снова назовут Винландом далеко не каждый помнит, где находится, к примеру, Москва - наверное в штате Огайо?
Есть некая маленькая-маленькая точка, миновав которую кажется, что уже дозволено всё. Особенно, если сверху дамокловым мечом не нависает суровая десница закона - условности, придуманной людьми же... И эту точку - грань человечности и разумности, успешно преодолели Хан и остальные в седьмой день на мёртвой крыше... Больше всех преуспел Хрон, сутяга, трус и шакал. О нём и будет дальнейший рассказ.
Мне противно и неприятно об этом писать, но если уж взялся - продолжу. За прошедшие четыре дня никаких бросающихся в глаза изменений, увы, не произошло. Снова - теперь уже по чёткому плану - лазили в отливы по нижним этажам и, к сожалению, безуспешно: здание-то огромаднейшее, сразу хрен что найдёшь, пусть даже и восьмером. В свободное от исследований время ели Дохода. Он был костлявый - что уже и так видно по имени - и к тому же абсолютно не вкусный. Кое-кого даже стошнило.
Вдобавок, на десятый день кукования всей этой банды на злосчастной крыше, кончились дрова - то бишь весь прибитый штормами хворост, что можно было найти. Совсем. То есть абсолютно, - и поэтому всё оставшееся от грустной тушки Дохода доедали сырым.
Утром пейзаж окрест был тот же - только рыбин дохлых прибавилось.
- Что ж, будем кидать жребий - сказал Хан: - сколько нас тут? - Восемь? - Ну и замечательно! Слабонервных и женщин прошу удалиться! - Что? - Таковых нет? Тогда продолжим.... Спичка с серою торжественно объявляет что ты жив, а вот обломанная...
Раскинули спички... Хрон аж позеленел весь, посмотрев в свою ладонь. А затем - раз - два - три - прыжка - и последний, ныряющий - попытался скрыться в оранжевом море. Впрочем, неудачно: метко брошенный Хвостом кусок бетона, размером с три кулака, достиг нашего героя в самой верхней точке последнего полёта. И новоявленный Икар упал бездыханный... Из воды его вытащили сразу же - чтоб не успел всякой дрянью пропитаться, - ну и мясо лишнее на крыше не помешает... Собственно говоря, именно ради этого жребий и кидали.

Двенадцатая ночь. Трое.

Пусть сильнее грянет буря!
Максим Горький.


Ещё с полудня о крышу начала бить большая волна, пока ещё без ветра. При ударах о бетон волны взбрасывали в воздух брызги и мелкую водяную смесь и, чтоб не надышаться отравой, Хан увёл свой отряд ближе к самому центру крыши, к нелепым башенкам и люку - туда, где несколько дней назад уныло повесился Доход. К большому разочарованию Хвоста, волшебной мандрагоры под памятным рельсом не оказалось. Зато на этом самом месте все дружно сели - кто на мох, кто на бетонные обломки, - и торжественно помянули парочку бедолаг-философов - Ботана и Дохода. Сырым и несолёным Хроном. Серый, не переставая жевать, тихо произнёс: - Нехорошо достойных людей шакалятиной поминать... Сказал он это тише, чем вполголоса, но услышали все и согласно закивали головами. Однако жевать не перестали.
Чем ближе солнце клонилось к вечеру, тем сильнее и громче били крышу волны. Вдобавок, начался прилив и волны уже заливали приморскую часть крыши. Особо сильные из них даже выбрасывали на бетон дохлую рыбу. И вот, ближе к сумеркам, когда поднялся ветер, огромный, мощный, в белой пене вал со страшной силой обрушился на здание, залив его чуть ли не до половины, а когда отравленные воды схлынули, на мокром мху, в окружении целого рыбьего косяка остался лежать мёртвый Баклан. Он лежал ничком, голова с растрёпанными волосами и густой щетиной была повёрнута в сторону башенок, а невидящие побелевшие зрачки, казалось заглядывали в душу каждому из оставшихся в живых.
- Скучно ему стало среди рыб молчаливых, вот он и обратно просится - попытался сострить Хвост.
- Да замолчи ты, остряк грёбаный - подал вдруг голос Грыз: - Не к добру всё это... Задницей чую, не к добру...
В вечерний час встала над западным горизонтом клубящаяся чёрно-синяя стена, и Солнце, моргнув на прощание, исчезло за ней. Ветер с каждым часом становился всё сильнее и сильнее и волны, вырастая, всё били и били, кроша в труху, щербатый бетон.
Хан начал давать распоряжения: - Мужики, видимо ночью начнётся самый шухер, поэтому лучше будет всем залезть на одну из этих хреновин - он показал на самую высокую и корявую башню - чтоб волны не достали, и обмотать лица тряпками, чтобы брызгами не напиться. Ещё: - Грыз, у тебя, как ты сказал, задница чувствительная. Так вот иди и наполни из лужи почище все фляги, что у нас есть. А ты, Бельмес, неси сюда то, что мы от Хрона не доели. Ну а мы снимаем с себя все лишние тряпки, чтоб закутать лица и жратву, а потом дружно лезем на башню.
Тем временем стало смеркаться - видимо, Солнце уже село - там, за растущей тёмной стеной. Когда проклюнулись первые звезды в ставших необыкновенно чистыми и иссиня-прозрачными небесах, туча эта выросла в высоту и походила уже на гигантский готический замок с клубящимися и меняющими очертания башнями. Чёрный замок всё больше и больше нависал над морем, будто давя наблюдателя и изничтожая его предчувствием смертельного кошмара. Вдруг из-под него ослепительно сверкнуло, а с полминуты спустя оттуда же донесся приглушённый рокочущий гром. И сразу же, будто откликнувшись, загремело и затрещало неподалёку: один из соседних панельных остовов, окончательно добитый волнами, с шумом и в пене осел в чёрно-оранжевую воду.
- Жуть то какая - промолвил впечатлительный Шкет и отвернулся. С противоположной стороны горизонта, откуда наползала грядущая ночь, из-за моря медленно вставала огромная тёмно-красная Луна и отражалась в штормовых валах кровавою дорожкой. Сбоку от неё рубиновым глазом подмигивал зловещий Марс: было великое противостояние и планета сияла необычайно ярко. Впечатлительный Шкет перестал озираться по сторонам и молча уткнулся лицом в колени - и дальше так и сидел.
Даже Хвост, будто догадываясь о чём-то, сейчас стал непривычно серьёзен: - Прав был покойный Ботан - иногда бывают моменты, когда ощущаешь себя просто загнанной в угол беспомощной крысой...
- Что, проняло наконец-то, Локи ты наш валдайский? - Дружески ободрил его Хан.
- Не в сказку попал - полушёпотом добавил Серый: - А если даже и в сказку, то в злую, жестокую и кровавую. И кончится она хреново.
- Ну и пейзаж, - продолжил он всё так же тихо: - прямо сумерки богов какие-то. Только музыки Вагнера не хватает. Остальные созерцали жуткое зрелище шествия стихии под завывание ветра молча: они просто не знали кто такой Вагнер. Тем временем снова ослепительно сверкнуло, ветер усилился, и секундами спустя хлёстко ударил гром. Тьма клубилась и сгущалась...
- Господи! - Поневоле вырвалось у Грыза: - Что же сейчас будет...
- Поздновато ты Господа вспомнил - мрачно пробормотал громила-Бельмес: - Раньше надо было. Когда Ботана с Доходом кушал... - и со значением покосился в полумраке на ворох тряпья слева. Там лежало кровавое филе Хрона, запелёнутое в его же одежду. От этого даже флегматичному, спокойному как удав Чеку, стало не по себе: он вздрогнул, зябко поёжился, но так ничего и не сказал.
Мощный порыв ветра принёс первые крупные капли и через короткое время хлынул настоящий тропический ливень. Багряная Луна пару-тройку минут ещё виднелась сквозь упругие струи, но после оказалась наглухо закрыта доползшей наконец до неё тучей и сплошной стеной воды. Небо разодрали ветвистые молнии и гром обрушился сразу же, кузнечным молотом ударив по ушам. Началось...
***
В эту ночь погибло четверо: Грызу и Бельмесу не помогли даже повязки на лицах: они всё-таки наглотались отравы. Грыз помер относительно тихо, а вот Бельмес в агонии так лягнул державшего его Хвоста, что сбросил того с башни: верхушка её была малюсенькая, где-то три на четыре шага. Свалившись с относительно небольшой высоты, Хвост повредил себе ногу. Ему на помощь спустился Хан, но поздно: одна из волн, перехлестнувших крышу, уволокла Хвоста с собой, а следующая, особо крупная - с размаху швырнула Хана прямо на торчащую из бетона метрового роста ржавую трубу.

День тринадцатый. Один.

Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу.
Ильф и Петров.


Кошмарную ночь пережили всего лишь трое: Шкет, Чек и Серый. К утру тучи развеялись и Солнце встало с таким невинным видом, как будто бы ничего и не произошло. Ёщё выяснилось, что мясо Хрона, несмотря на многослойную упаковку, всё ж исхитрилось потерять товарный вид, и поэтому в пищу было абсолютно непригодно. Все трое, успев хорошенько проголодаться за прошедшую дикую и бессонную ночь, многозначительно посмотрели друг на друга...
Молчание нарушил Серый: - Ну даже если мы сейчас кинем жребий, это поможет оставшимся двоим продержаться от силы неделю. А дальше что? Решать кто сдохнет последним? Да, - а как же без воды-то? Кончается она - полторы фляжки всего осталось. Хотя и было их только две по литру каждая. Одним словом, полезли вниз, мужики, - пока отлив продолжается. Может, и вправду найдём чего...
Первым спускался вечно спокойный и флегматичный Чек. Серый и Шкет гуськом и осторожно шествовали следом за ним: на этот раз впервые решили исследовать второй этаж вниз - если смотреть от крыши. Ступеньки покрывал аж дециметровый слой осклизлого слежавшегося ила, на лестнице без окон - хоть глаз выколи, и следовательно, вскоре стряслось неизбежное то, чего в таких условиях и следовало ожидать. А случилось вот что: едва ступив на нижний пролёт лестницы, Чек оступился во тьме о какую-то дохлую раковину и с неценцурной бранью обрушился вниз по ступенькам. После чего вдруг стало как-то по-особенному тихо...
Минуту спустя (вот она, осторожность!) к нему спустились Серый со Шкетом. Когда глаза наконец привыкли к темноте, им стало всё ясно. На этот раз Чек, в свою очередь, отправился в ту далёкую и неведомую Вальгаллу, где уже счастливо пируют три четверти команды Хана, а может быть, даже и вечно похмельный Макс Рыжий. Чек сверзился со ступенек настолько неудачно, что переломал себе обе ноги, а заодно и шею. Теперь, лёжа в грязи среди обломков бетона и мёртвых водорослей, он был похож на куклу, которой пьяный сборщик присобачил голову наоборот - лицом к спине. В полумраке такое смотрелось особенно отталкивающе.
- Ну вот... - После минутного молчания наконец-то произнёс Серый: - И жребия кидать не нужно... Судьба за всех сделала выбор... Интересно, кто из нас следующий? - Ладно, время не ждёт. Пошли, Шкет, этаж осмотрим. А с ним - на обратном пути разберёмся. Мёртвые подождут, им торопиться уже некуда... На этаже было гораздо светлее: поднимающееся Солнце било в обросшие всякой морской дрянью окна и у обоих исследователей сразу же началась резь в глазах. Первый кабинет, второй... Пусто - и так далее по номерам. Однако, между восьмым и девятым была особая, окованная нержавеющей сталью, дверь.
"БАРАЙСКИЙ ХИМИЧЕСКИЙ КОМБИНАТ"
- гласила полустёртая временем надпись на ней, и далее: "отдел Г.О.". Пронеслось не менее получаса, прежде чем стальная, но с проржавевшими донельзя петлями конструкция, сдалась на милость вооружённых арматуринами победителей.
...Эх, если бы всё это было найдено хотя бы двумя днями раньше! Сейчас остались бы в живых как минимум те четверо... А найди команда Хана стальную дверь день этак на второй - живы были бы все поголовно, включая Баклана... За дверью таился склад вещей из неприкосновенного запаса Г. О. - то бишь гражданской обороны. Здесь было в наличии всё: начиная от резиновых лодок, противогазов и костюмов химзащиты - и вплоть до давно просроченных консервов "Завтрак туриста". Имелся даже особый бак с водой, с краником внизу и надписью сверху: "Барайский химкомбинат. Вода питьевая, очищенная ионами серебра". Наверх вытащили всё - от мёртвого Чека - и до этого самого бака. Совместными усилиями надули лодку - в неё вместилось бы целая дюжина человек, не только двое. Смеркалось - на этот раз без шторма - и пора бы уже и поужинать. После торжественного предания верного товарища и молчаливого друга волнам, решили заморить червячка.
- Что, Серый, всё по человечинке прикалываешься? - спросил его донельзя радостный Шкет: - Ты как хочешь, а вот я лучше консервов поем. По крайней мере, я не знаю, какие они были при жизни.
- Ты хоть дату посмотри на своих консервах, прежде чем жрать-то! Мало ли какая хрень за пятьдесят лет внутри этих банок завелась, блевать потом замучаешься. - Это Серый ему.
- Да морж с ней, с датой, это же ведь консервы, а они стерильные должны быть. И Шкет на радостях уплёл аж четыре банки "Завтрака туриста". Серый воздержался: он спокойно и без эмоций не спеша поедал одну из отрезанных перед погребением ног Чека. На этот раз мясо было жареным: Серый поджарил его на чадящем дымном огне. Такой костёр получится, если палить пластик от мониторов и прочей оргтехники, а этого добра на этажах оказалось навалом. Соль и специи успешно нашлись на всеобъемлющем складе Г. О. Наутро был назначен отплыв.
Иногда кажется: вроде бы все препятствия преодолели, овраги форсировали, дракона замочили, крепость вражью взяли, принцессу освободили... - Но нет! Всегда и обязательно случится какая-нибудь дрянь, что назло всем испортит всю оставшуюся малину. Вечером выяснилось что Шкет отравился консервами. Аптечка на складе, конечно же, была, - но откуда ж знать Серому, как применяются препараты полувековой давности?.. Серый был честным малым: он даже пытался откачать хрипящего и агонизирующего Шкета, но по ошибке вколол ему в вену что-то не то... Короче говоря, под утро отдал концы и Шкет.
Весёлая история, не правда ли?

День последний. Крысиный Волк.

Всё утро Серый, плавая на оснащённой вдвоём с покойным Шкетом лодке, вылавливал по окрестному Ильменскому морю трупы своих товарищей. С них он снимал - не пропадать же добру - обручальные золотые кольца, цепочки, браслеты серебряные и прочую бижутерию. В довесок, лодку он набил металлическим ломом - в основном из цветных металлов - и отправился в не особо дальнее плаванье. К Валдайскому побережью направляться не стоило: мало ли какие вопросы могут возникнуть у тех, кто помнил его по банде Хана. Серый сделал себе парус из плаща и двух расходящихся под острым углом шестов - так похожий на полинезийский - и резиновая лодка под свежий бриз плавно заскользила в сторону Скандии. А в лодке сидел Крысиный Волк.

Эпилог.

В Средневековье был такой способ выведения крыс из замка: дюжину их кидали в бочку, обитую изнутри железом. Недели через две - бочку открывали... Там оставалась лишь одна крыса: самая умная, хитрая, прожорливая и сильная. Остальных она просто съедала за это время - в результате борьбы и естественного отбора. А затем эту крысу, что называлась теперь Крысиный Волк, просто отпускали в замок... Научившись питаться себе подобными, та поедала всех до единой соплеменниц, что встречались ей по пути, а после либо уходила в другой замок, либо незаметно издыхала.
К исходу пятого дня плавания на северо-западе показались зубчатые стены и стреловидные башни скандийского замка. Вместе с попутным ветром неуклюжая резиновая лодка быстро домчалась до вожделённого побережья и Серый сошёл на каменистый берег. Размявши конечности, он направился вверх по тропе - к воротам твердыни, переделанной в замок из чьей-то древней и допотопной военно-морской базы. Взявшись за висящее бронзовое кольцо, торчавшее из дубовой двери, Серый три раза с силой ударил им о потемневшие от времени доски...
12.02.2001 г. – 26.12.2001 г.

Примечания:

1. "Мобильник" - в описываемое время очень мощный радиотелефон с возможностями рации (дальность действия от 300 до 500 км. Применялся, в частности, бандами мародёров для связи и координации действий. (авт. прим.)
2. "Бомбить" - здесь означает заниматься мародёрством в затопленном городе: добывать материальные и технические ценности, драг. и цвет. металлы, оружие и т. д. и т. п. (авт. прим.)
3. Теология (др-греч) - наука, изучающая Бога и Высшие Силы
4. Сюзерен (фр) - в средние века более высокий титулом покровитель
5. "Испанский сапог" - средневековое орудие пытки. Широко применялось инквизицией.
6. Цитата из Р. Сильверберга "Хроники Маджипура".
7. Локи - др. скандинавский бог хитрости. Отличался крайним ехидством и злословием.
8. Остров Скандия - то, что осталось от Скандинавии после подъёма Мирового Океана. За полвека изоляции от остального мира островитяне вернулись к средневековому образу жизни. (авт. прим.)
9. Винландом древние скандинавы называли Северную Америку. Скандийцы-островитяне. просто следуют их традициям. (авт. прим.)
10. Стихи автора (Д. Елисова).
11. Наглядный пример вопиющей тавтологии: все четыре слова фактически означают одно и то же - "чёрный." (авт. прим.)
12. По старинному преданию, волшебная разновидность мандрагоры вырастает под мужчиной-висельником. Дело в том, что петля пережимает некий нерв, отчего происходит выброс семени. Там, куда оно упало, и вырастает мандрагора.


ГОД ОБЕЗЬЯНЫ

Почуял я, что обезьяной
Кошмарной ночью вдруг я стал!
Косматой дикой обезьяной
По проспектам побежал!
Панк-гр. "Чудо-Юдо".


Никто и никогда не видел Лох-Несское чудовище трезвым.
Журнал "Наука и жизнь" №7/2001г.


Это была эпоха несбыточных надежд. Советский Союз, чудовищнейший за всю историю человечества механизм унижения и насилия над личностью, наконец-то пожрал сам себя и издох в жутких корчах, напоследок испортив воздух Беловежской пущи. Но мы-то, мы тогда были так молоды - казалось, вот дунул ветер настоящей свободы - и сразу всё, наконец-то, наладится и станет жить всем спокойно и радостно, как за бугром живут... Наивные и невежественные! Этот глумливый, старый и коварный дракон подох только для того, чтоб посеять, разбросав повсюду, свои зубы, а потом накормить массивным разлагающимся телом молодое, но чертовски прожорливое потомство. Ну и ветерок перемен был необходим, чтобы потомству этому получше дышалось на первых порах - пока сами они не подрастут и не окрепнут как следует. На смену героям старого времени, принципиальным, жестоким и кровожадным партайгеноссе, на сцену тихой сапой выползли иные, ещё гаже... - Те самые: либо бывшие комсомольцы, либо некто моложавые с циничной распальцовкой и жлобской якорной удавкой на толстой потной шее. Было ещё и заискивающее пред ними неслыханное буйство тупой и примитивной рекламы, и фильмы о мафиозных разборках нынешних хозяев жизни - это чтобы народ, так сказать, заранее привыкал к рекам кровищи на улице и насилию во всей без исключения повседневной жизни.

***
На новогодней стенгазете базы, что мы охраняли, был характерный для того времени рисунок: обезьяна во фраке и с тростью, олицетворяющая грядущий год, улыбаясь во все тридцать два - или сколько там у неё - зуба, настойчиво прогоняла в пинки шелудивую овцу - то бишь символ года уходящего. Смотрелось это мерзко. Но, вполне в духе времени и перемен в стране, большинство персонала этой самой базы воспринимало подобную холуйскую живопись просто как само собою разумеющееся. Мне же, да и прочим ребятам из нашей смены, что каждые четвёртые сутки посвящали себя охране подопечной территории и здания, всё это было как-то побоку. В самом, что ни на есть недалёком будущем намечалось всенародное ледовое попоище - Новый Год, и мы, в основном, озабочены были размерами своей зарплаты, ростом инфляции, а так же - кто, где и с кем будет этот праздник встречать.
Все, кроме меня. Я никак, вопреки всем ухищрениям, не смог отвертеться от посланного всемогущей судьбой жребия и встречать новогоднюю ночь мне теперь придётся среди полок и стеллажей за бетонными стенами и заборами, да в компании ещё двоих неудачников, что тоже не сумели отвертеться. Это были - Вовка "Шкаф" из нашей смены и Рома "Лысый" из смены, предшествующей нашей. О водке и прочих горячительных напитках даже и упоминать не стоит: они просто сами собой разумеются, ибо всякий праздник на Руси, а тем более такой, - святое дело. Конечно, друзья мои и подруги, с кем это празднование было заранее намечено (и даже придумали, как спьяну взять штурмом главную ёлку нашего района), сначала огорчились, а потом - незаменимых нет - решили, что и без меня как-нибудь обойдутся. Впрочем, я на них не в обиде: что поделаешь - жребий выпал. Как сказал однажды известный джинн: "Я твой друг, но я раб лампы!"
И вот, тридцать первого декабря, в девять ноль-ноль уходящего, жестоко пнутого жлобовидной обезьяной года, мы, все трое, заступили на охрану базы. Нет, конечно по всем документам и табелям нас пятеро, как в любой нормальной смене на данном объекте, но оставшиеся двое - это просто виртуальные личности, то есть личности на бумаге или в разыгравшемся воображении. Как поручик Киже. Но это проблемы начальства, а не мои. Короче, водку мы уже купили...
День прошёл, как никогда особенно тягостно и муторно. Подобные ощущения испытывает, например, солдат, когда отсчитывает последние часы до вожделённого дембеля, - или моряк, едва завидев на смутном горизонте тёмную неровную полосочку приближающейся земли.
В основном, как и полагалось по службе, мы прохаживались вдоль периметра бетонного забора, лишь иногда заходя погреться внутрь здания. Впрочем, мороз был небольшой - где-то минус два-три и пробыть на улице пару часов не так уж обременительно. Если б не одно "но": В тридцати метрах от этого забора - шоссе и нам случается, вдыхать в себя все его отходы, включая окиси свинца и прочие техногенные гадости.
Однако, вскоре стемнело. И, если где-то с пяти до девяти вечера, мы ещё выскакивали иногда прогуляться под затянутыми бурым смогом небесами, то уже в десять от нас подобного геройства было нипочём не дождаться. Тем более, что пора было начинать новогодний процесс поглощения всего купленного и затаренного. Особенно, ежели учесть, что мы с Вовой вкрайка раздавили "чекушечку" во время обхода - за то, чтобы Мороз-Воевода, что дозором обходит владенья свои, и нас бы тоже стороною обошел: как-никак - коллеги мы. Охранники. Но не одни мы такие - Рома тоже успел где-то втихаря причаститься и, также как и мы, находился в предпраздничном настроении.
В комнатушке для охраны на втором этаже находится постоянно включенный телевизор - а иначе как же нам узнать момент торжественного чоканья бокалами по точнейшему кремлёвскому времени. Проводили Старый Год, закусили и на чёрно-белом экране появился Президент. Поздравил всех, естественно... Его сменил кремлёвский циферблат с размеренно бегущей секундной стрелкой, а потом в дело вступили куранты. Раз... Два... Три... - И так далее до двенадцати включительно. И вот, в самом начале завершающего бой удара, внизу, в вестибюле, что-то гулко и объёмисто грохнуло. А потом оттуда донёсся тяжелый топот, сопровождаемый гнусавым утробным рёвом, иногда переходившим в злобное и агрессивное рычание.
Подобное я стерпел спокойно, а вот Вовка, тот аж шампанским подавился из фужера, поскольку именно его он и принимал под перезвон курантов. Однако Рома Лысый не растерялся, и со всей дури треснул тому по горбу, тут же, правда, участливо спросив: - Ну как? Прошло? Я попытался было сострить: это доллар, говорю, упал... А Рома мне, протирая вспотевшие очки: - Ты чем трындить-то, Диман, сходил бы лучше вниз побыстрей, мало ли что там упало. Ствол с дубиной, кстати, не забудь, да и наручники заодно. Глушани его там не особо сильно, и сюда тащи. Разберёмся, кто у нас тут в самый праздник рычит, падает и топчется...
- Ну так ладно, ребята - говорю: - главное, особо здесь не перепейтесь, беру "ствол" газовый, "демократизатор" резиновый, - и иду вниз, посмотреть - на что это в вестибюле с таким грохотом упал доллар.
...Чёртова лестница!!! Лампочки что ли дефицит теперь - здесь, на торговой базе? Повыкручивали все, сотруднички торговли хреновы. Вхожу в вестибюль и включаю свет: всё спокойно вроде бы. Медленно обегаю взглядом: запертую двойную стеклянную дверь (порядок!), стены казённо-зелёного цвета (порядок!), пальму неведомой породы, в позе известного членистоногого свисающую на палас у входа (порядок!), стенгазету с нарисованными... Стоп! А где же обезьянища во фраке и с тростью? Нету её совсем, одна трость осталась… Надо же, а овечка-то до сих пор на месте, вот только перепуганая до полусмерти чем-то внутри своего картонного двумерного мирка. Вон, даже "орешков" там насыпала. Хоть и овца овцой - а медвежьей болезнью, видать, страдает.
- Ха! А вот и цилиндр, чёрный, буржуйский - и вполне трёхмерный. Можно даже на ощупь потрогать, ибо он вполне материален: вон на полу слева валяется. Наверно, обезьянка уронила - и следов вокруг наоставляла. И нечто донельзя отталкивающее и омерзительное вдруг показалось мне в этих, так похожих на человеческие, мокрых босых следах: - как будто Дьявол прошёл...
Следы уходят в тёмный коридор и далее вверх, но не по той лестнице, где я только что спустился, а по симметричной ей, согласно плану здания. А это значит, что в тот самый момент, когда я, чертыхаясь в полумраке, спускался сюда, оно - (или он, или она), поднялось на второй этаж - прямо к Шкафу с Лысым в гости. Наверное, чтоб поучаствовать в совместном новогоднем распитии…
Снимаю ствол с предохранителя и рвусь наверх, в нашу комнатку. Там меня встречают полупьяные морды:
- Знаешь, Диман, а мы тут пьём… В натуре, блин. Уже третью!
- Там - говорю - обезьяна… - Со стенда… И следы оставила, а потом к вам пошла… И овца там обгадилась.
- Ты, Дим, травки там случайно не курнул? Признавайся, "чуйку" забил или "афганку1"? - А может, грибов каких нехороших поел?
- Водку я жру, мужики, а не грибы ваши. И закусываю, кстати!
- Грибами?
- Сосисками! Не сбивайте с мысли! … - Обезьяна, - помните, что нарисована внизу на картоне была? - Так вот, нету её там больше! Стенгазета есть, а обезьяны - нету. Идите, да посмотрите сами, ежели мне не верите! А она, сволочь, сюда идёт…
- Да иди ты сам! - отвечали мне осоловевшие коллеги, но тотчас же смолкли - из коридора послышался шум, а точнее - гулкий топот приближающейся скорым аллюром большой человекообразной обезьяны.
- Начинается, блин, Новый Год! - пробасил зловеще Вовка Шкаф. А Рома Лысый даже и сказать ничего не успел, ибо двери комнатки тотчас оказались с размаху вышиблены мощным ударом мохнатой лапы. Вслед за лапой в дверной проём втиснулась и харя, безобразная и в свалявшейся до войлока шерсти. На низком покатом лбу отчётливо были видны мощные надбровные дуги.
- Ы-ы-ы! - Сказала обезьянья морда и запустила в светящийся экран телевизора какими-то кровавыми ошмётками. - Ы-ы-ы! - Сказала морда ещё раз и развернулась ко мне спиной со свисавшим с неё тряпьём - наверное, остатками фрака, а фасадом - к Шкафу с Лысым. Обзор мне заслонил бычий войлочный затылок. Там, где он плавно переходил в плечи, сверкали и желтели звенья цепи, по габаритам больше похожей на якорную.
А ещё с когтей у твари свисали клочья каких-то окровавленных волос - с них до сих пор капало багровым. Я пригляделся - и в смазанном кровью колтуне разглядел женскую заколку. Весьма похожую мне приходилось видеть в волосах Нади, своей девушки…
Тут то я и шмальнул из газовика, даже не подумав о последствиях, прямо в затылок твари. Однако, той было не до меня - она вовсю уже занималась Вовкой и Ромой. Затем, плюясь и чихая - видимо газ действует на обезьян не так сильно, тварь отступила, скрывшись в дверном проёме, - предоставив, в свою очередь чихать и плакать нам…
- А она точно была? Ты в этом уверен? - спрашивал Шкаф буквально полчаса спустя: мы уже вовсю праздновали.
- Вон гильзы валяются… - Да, и на щёку свою посмотри: там следы от когтей и фингал. Не мы же с Ромой так тебя отделали. И телевизор весь в какой-то дряни…
- А пошли-ка, мужики, пройдёмся по этажам - предложил нам Шкаф, когда вопрос с обезьяной был детально обсуждён под парочку полных стопок. Выпитое уже действовало вовсю - и вызвало у него грандиозный прилив воинственной смелости. Захотелось подвигов…
На четвёртом этаже мы снова увидели следы. Множество здоровенных обезьяньих следов, перемежавшихся мелкими капельками крови… Наверно, мы всё-таки ранили зверюгу.
- Вы здесь пока обождите - сказал Шкаф: - А я разведаю чуток, что там…
Стоим, ждём… Минут через пять где-то в районе четвёртого этажа с гулким эхом прогремел выстрел, и почти сразу же оттуда донёсся жуткий вопль. Кричал Вовка.

***
Когда мы ворвались на склад фототоваров, что располагался на четвёртом этаже, всё уже было кончено. В нос ударил резкий, моментально вышибающий слезу, аромат "черёмухи". Сквозь залитые глаза нам предстала такая картина: между картонными ящиками в луже крови на корточках сидела всё та же громадина-обезьяна. Труп Вовки Шкафа она держала на коленях, а окровавленную голову со снятой черепной крышкой - в мохнатых когтистых лапах. Издавая чавкающие и хлюпающие звуки, тварь с аппетитом уплетала его мозги. Мы так и остолбенели, даже выстрелить не догадались. Впрочем, комната и без того была загазована: у всех - кроме трупа конечно - слёзы так и хлестали. А человекообразная обезьяна, тем временем, закончила свою каннибальскую трапезу и плотоядно облизнулась.
После чего неожиданно обрела дар речи:
- Ну вот, теперь можно и побазарить, в натуре… Да не зырьте на него такими болтами. Не жмурик он. - Обезьяна с глухим хлопком поставила крышку черепа на место, и зияющие раны на голове Шкафа стали затягиваться с невиданной скоростью. Он очнулся и стал дико водить глазами по сторонам.
- Сегодня ведь волшебная ночь. Новогодняя. - С кривой клыкастой ухмылкой прокомментировала это действо тварь: - Вы же до сих пор верите в сказки, а, кенты? И ещё вы, люди, любите вкусное блюдо - мозги живой обезьяны. Его у вас в китайских ресторанах подают. - Ну, чё уставились? Или хотите чтоб и с вами такое сделал, а? А то я могу, в натуре. - Ну ладно, хватит базаров, - покедова, братаны!
Закончив монолог, зверюга достала откуда-то из болтавшихся за спиной обрывков фрака новомодную диковинку - мобильный телефон со светящимися в лёгком полумраке кнопочками. После чего набрала некий номер: - Алё! - Уже, в натуре. - Да я тебе точно говорю, брателло. - Да ты фильтруй базар-то! Какая, на хрен, стрелка? Обгадилась она, сука. От страху. - Ладно, кончай трепать. Жди. Буду.
Убрав "мобилу", тварь ехидно подмигнула: - Ну вот и всё схвачено, пацаны. С Годом Обезьяны вас! - и с грохотом убежала куда-то вниз по лестнице. Будто и не было её вовсе…
А мы вскоре оклемались и со страшной силой продолжили пьянку.

Эпилог

Прошло время. С Вовой-Шкафом никаких изменений, вроде бы не произошло. Даже странно: у человека съели все мозги, а он всё так же по прежнему на работу ходил, базу охранял… Правда, с недавних пор он стал предпочитать, чтобы его называли не Вовой, но исключительно Вованом, а потом и вовсе уволился, подавшись в телохранители к какому-то новоявленному "Боссу".
Мы с Ромой Лысым тоже вскоре уволились с базы: я нашёл себе работёнку поденежней, а Рома - у него как раз закончился академический отпуск - отправился доучиваться на своём четвёртом курсе какого-то там - не помню - института.
А как же обезьяна?
***
Вот уже много лет я вижу её глаза. Они смотрят на меня с обложек дорогих глянцевых журналов и с телеэкранов, косятся брезгливо из-за тонированных стёкол окатывающих меня грязью шикарных иномарок, и с соседних столиков - случись мне с получки зайти с друзьями в ресторан. Эти глаза повсюду…
Видимо, надолго наступил Год Обезьяны.

Денис Елисов
9 - 15 ноября 2001г.


В СУМЕРКАХ РАЗУМА.

1

Прелюдия. Сонет.

Я полубог - средь равных и таких
Как я. Мы вместе в этом мире
Сражаясь и любя, скользим в эфире
И направляем ход светил земных.

Порою лёгким мановеньем рук
Я изменяю бытия теченье,
Затем творю - то страх, то озаренье.
Но только сны приносят мне испуг.

И каждый сон - как тягостный недуг:
Там жизнь моя - кошмар поблекших красок,
Где суета и тлен замкнули круг

И лиц людских не видно из-за масок
Чудовищных прожорливых зверей
Внутри бетонных нор... Проснись скорей!

2

Заповедник.

Нат шёл по заповедному району Метрополии, растерянно озираясь по сторонам. Ещё давным-давно он решил непременно посетить это святое для любого из Народа место, но выкроить несколько свободных часов смог лишь сегодня. Шагать на двух вихляющихся нижних конечностях, балансируя и размахивая при этом двумя оставшимися верхними, было абсолютно непривычно, и вдобавок дьявольски неудобно.
Да и само тело Ната в данный момент имело форму, весьма и весьма отдалённую от идеального для любого носителя разума. И ещё этот противный воздух, которым надобно всё время дышать... Однако, этого требовал Этикет.
Всё дело в том, что заповедный район в самом центре Метрополии сохранялся в нетронутом виде вот уже несколько десятков тысячелетий, с тех времён, когда отсюда, с планеты, обросшей тогда как плесенью, километровыми пластиковыми башнями, начался великий поход Народа к другим мирам - за знаниями и достойным местом под чужими звёздами. И поход этот увенчался успехом: всесильная империя Народа, именовавшего себя Одамон, кнутом и пряником подмяла под себя чуть ли не целый рукав Галактики. И неизвестно, чем это всё закончилось бы, - а скорей всего распадом и долгими междоусобицами, если бы не обретённое, наконец, Знание.
В течение нескольких столетий в Империи Одамон научились трансформировать материю и раскрыли потаённые, генетически заложенные природой, способности человеческого тела. Вскорости многие из Народа овладели дивным искусством принимать любую форму, вплоть до сгустка чистой энергии и молниеносно оказываться в любой, по желанию, точке бесконечного Мироздания.
Империя стала просто не нужна, и она тотчас рухнула. Те же из Одамон, кто не пожелали стать полубогами, так и остались прозябать в отдалённых затерянных мирах, где со временем одичали и выродились. Правда, некоторые снова, то здесь, то там, начинали карабкаться ввысь по шаткой лестнице Цивилизации. И тогда к ним являлись кто-нибудь из Одамон - кому было особенно скучно - и разжигали в неокрепших душах религиозные страсти вкупе с оголтелым фанатизмом. Просто так - чтоб не думали, будто в сказку попали...
Впрочем, были у Народа и другие, не менее интересные развлечения. Такие, например, - как поступило семейство Вала1: взять да и разделить диких на несколько подвидов - кому ушки заострить, кого в росте чуток понизить - и лихо стравить между собой... Или дракона самодельного на них пустить... Зато какие потом у них эпосы героические получаются! А баллады о подвигах какие! Заслушаться можно - если язык, конечно, понимаешь... Но чего-чего, а с этим-то, в силу способностей, ни у кого из Одамон проблем не возникало.

***
В заповедном районе Метрополии особо изощрённым этикетом любому существу предписывалась истинная форма тела Предков. Нужно было ходить пешком, дышать атмосферой, поедать белково-углеводную пищу и разговаривать, издавая звуки - причём именно на древнеимперском языке. Также предписывалось вспомнить старинную письменность и иные полузабытые навыки - для пущей остроты ощущений, да и просто, чтоб по-настоящему чтить Память Предков. Тех самых, что верхом на хлипких и уродливых механизмах обрюхатили своим буйным потомством добрую часть данной спиральной галактики.
Нат Фадари неспешно ковылял между огромных нелепых зданий, мысленно жалея своих несчастных пращуров с их корявыми звездолётами, тупыми компьютерами, примитивной торговлей и животным способом размножения.
- Ого! А это что такое?? - Среди витрин бесконечной череды музеев на небольшом, уродливо-краснокирпичном, с потёками раствора, строении, красовалась неряшливо начертаная на куске фанеры вывеска. Даже в окружении всеобщего архитектурного непотребства это смотрелось как шлепок дерьма на девственно-белой стенке, то есть откровенно погано и вызывающе. Вывеска гласила в стиле эпохи Начала Империи:
ВЫ СКУЧАЕТЕ? А МЕЖДУ ТЕМ ТОЛЬКО У НАС!
ПРОЕКТ "СУМЕРКИ РАЗУМА":
В ОДНОМ ИЗ РАЗВИВАЮЩИХСЯ ОТДАЛЁННЫХ МИРОВ ПРОВОДИТСЯ УНИКАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.
И ВЫ ТОЖЕ СМОЖЕТЕ ПРИНЯТЬ В НЁМ САМОЕ АКТИВНОЕ УЧАСТИЕ!
АБСОЛЮТНО БЕСПЛАТНАЯ ЭКСКУРСИЯ В ЭПОХУ ОДИЧАНИЯ И НАЧАЛА НОВОГО ПОДЪЁМА.
ПРОГУЛКА В СУМЕРКИ РАЗУМА!!!
СПЕШИТЕ!!!
Дальше шло уже мелким шрифтом:
На ваш выбор: К мамонтам и холодным пещерам! На строительство Великих Пирамид! В победоносные легионы могучей Византии! Вас ждут торжественные обряды Ацтеков и Майя! Утончённый Китай Танской эпохи! В романтику Ренессанса и Готики! В блистательный Петербург Достоевского!...
Далее шла этакая чехарда из труднопроизносимых тамошних имён и названий достопримечательностей - навроде Треблинки, Шикльгрубера и Заксенхаузена.
И наконец, почти в самом низу, через несколько строчек от "Особенно интересны середина и конец 20 века - эра первых выходов в космос, первых компьютеров и крушения тоталитарных империй", снова шёл крупный шрифт:
ВАШ РАЗУМ НА 15-115 ЛЕТ ВСЕЛЯЕТСЯ В ТЕЛО, ПОЛНОСТЬЮ АНАЛОГИЧНОЕ ДАННОМУ ПРЕДКАМ. ПРИ ЭТОМ ВЫ НЕ ПОМНИТЕ СВОЮ ИСТИННУЮ ЖИЗНЬ - ЭТО НЕОБХОДИМО ДЛЯ ЧИСТОТЫ ЭКСПЕРИМЕНТА.
ТАК ВЫ УЗНАЕТЕ ЖИЗНЬ СУМЕРЕК РАЗУМА ВБЛИЗИ И ДАЖЕ ИЗНУТРИ, КАК НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ УЧАСТНИК ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ БУРНО РАЗВИВАЮЩЕЙСЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ!
ТАК ВПЕРЁД ЗА ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ - В СУМЕРКИ РАЗУМА!!!
Вывеска заинтересовала Ната, и неуклюже потянув на себя грубо сколоченную из серых досок дверь, он проник внутрь здания. Там было как-то особенно по казенному неуютно, промозгло и сыро. На тошнотворно-зелёных стенах блестели капельки воды - наверное, крыша потекла. Хотя в Заповеднике дождей никогда не бывает... Одним словом, изнутри хибара выглядела не менее омерзительно, чем снаружи. Наглядный пример полной гармонии упаковки и содержимого.
А посреди всей этой неухоженности, под мерцающим примитивным светильником громоздилась серая каменная тумба - нечто вроде стола с красной большущей кнопкой посередине и кованым железным кольцом рядом. К кольцу массивной ржавой цепью прикован толстенный потрепанный фолиант в кожаном переплёте - по всей видимости, каталог услуг конторы и инструкция по пользованию кнопкой. Впрочем, при ближайшем рассмотрении так оно и оказалось.
В инструкции вкратце пояснялась история того дикого захолустного мирка - от пещер и ледников до первых межпланетных перелётов. О дальнейшем и, наверное, не менее интересном ходе событий почему-то умалчивалось. Приводились подробные карты материков, островов и океанов, особенности каждой эпохи, характеры народов и средний срок жизнедеятельности отдельной особи.
Даны были обязательные условия: экскурсант ни в коем случае не должен самовольно, до истечения срока, прерывать эксперимент, потому что тогда неизбежен сбой тончайшей настройки матрицы, а это чревато полной деструкцией личности.
Несогласным с условиями предлагалось уйти прочь и не создавать толпу. Остальным же - написать разборчиво на последней странице в конце книги своё полное имя и желаемое место, а также эпоху и сроки воплощения. После чего указательным пальцем правой руки аккуратно вдавить в панель управления большую красную кнопку. Аппарат сам подберёт идеальные условия для воплощения там согласно характеру и настроению экспериментатора и занимательный опыт тут же начнётся.

***
Последняя страница была на удивление белой и почти чистой: видимо, её всякий раз меняли по мере заполнения. Сегодня в самом верху красовалось лишь три имени: некий Юул Касар решил прогуляться в какой-то Рим - и ещё сладкая парочка: Атла Гунэ и Теми Шин. Обе собирались в центр самого большого материка планеты, правда почему-то в совершенно различные эпохи.
Из всего предложенного Нату Фадари наиболее понравилось начало компьютерной эры - время полётов в окрестный космос и глобализации планетарной экономики. Романтика едва только расцветающей цивилизации манила и завлекала. Захотелось даже побыть там чуточку подольше, нежели длится жизнь среднестатистической особи - и поэтому Нат написал в строке "срок" не 65, как рекомендовалось, а аж целых 80 местных лет. И страну выбрал тоже ничего - отнюдь не самую последнюю в том прогрессирующем мире.
После чего нажал кнопку, и на разум обрушилась вселенская тьма.

3

Чтоб тебе жить в эпоху перемен!

Промозглой и дождливой осенью 1992года от Рождества Христова цены снова скакнули к космическим высотам. Куцей пенсии хватало лишь на две недели тоскливой и безрадостной жизни - и то, если экономить на сахаре и молоке. Хлеб с маргарином, да слабо-коричневатый чай - вот порою и вся скудная пища Натальи Сергеевны Фёдоровой в остальные две с половиной недели календарного месяца.
Семидесятилетняя старушка тоскливым и сумрачным утром стояла у треснутого во всю раму окна и беззвучно плакала, в который раз проклиная окаянную жизнь и безалаберных правителей, по накатанной ещё до них колее скативших страну в полуанархию и оголтелый сквалыжнический хаос.
Порой, вспоминая, Наталья Фёдорова искала в прожитой жизни - а было ли счастье? - И, увы, не находила его. В детстве - самом раннем - отца увели с собой какие-то грозные злобные дядьки в шинелях и сапогах, потом школа - и несмываемое клеймо - "дочь врага народа". Ещё была долгая война, жестокая и беспощадная и к врагам, и к своим...
Был и муж, Василий... Демобилизовавшись, запил белую горькую как прорва, и часто, будучи нетрезв и яростен, срывал всю накопившуюся злобу на ней, Наталье. Неделями в синяках ходила, пудрила их перед работой. ...Так и умер он от вина, не приходя в себя, в шестьдесят третьем...
Дети - пятеро. Нет - четверо, один умер маленьким, - в полтора годика простудили в больнице, а потом ввели не то лекарство. Остальных удалось вырастить - где сейчас они? Помнят ли? ...Наверно, забыли уже. Не нужна стала Наталья Сергеевна - у них давно уже свои дети и внуки.
Впрочем, своих детей её отпрыски, помнится, частенько приводили - чтобы бабушка с ними посидела, пока они в гости (в кино, на день рождения и т. д.) сходят. Но это было... - Когда? - Вроде бы не так и давно: лет восемь назад... Или даже меньше?
Работа - всё время на нервах, в постоянном напряжении, тревоге... Хрупкой ли женщине выдержать всё это? Наглые домогательства начальников с вечно сальными глазками и резко похотливыми потными щупальцами: она ведь красивая была. Когда-то...
Неудивительно, что в свои семьдесят Наталья Фёдорова выглядит на все сто. И теперь она стоит на третьем этаже своей прогнившей насквозь хрущобы и тихо плачет, смахивая старческую слезу синим клетчатым платочком.
А за окном - гаражи, гаражи и ещё раз гаражи. Наверняка они угнездились здесь ещё со времён Юрия Долгорукого: грязные, облезлые, покосившиеся. А по ночам оттуда доносятся дикие пьяные песни да визгливые матерные вопли. Однажды Наталья Сергеевна увидела поутру как некто выбежал оттуда, из жестяного корявого чрева, зажимая свободной рукой (в другой был отколотый верх бутылки) распоротый бок. И багровою неровною дорожкой стелился кровавый след за ним...
Бабушке грустно и обидно. Давным-давно, где-то в полузабытом пионерском детстве идеологически правильные дяденьки говорили ей, будто бы Бога нет. И Дьявола, стало быть нет тоже... С возрастом вырастало сомнение: как это Дьявола нет, если Ад - вот он! Прямо здесь и сейчас, и не в геенне огненной, а на земле. На родной земле... А где же тогда Бог?
А потом обрушилась великая держава, и власть получили иные, не коммунисты. Теперь она свободна и свобода эта заключается в равноправии выбора: продолжать никому не нужное существование дальше, или околеть сразу.
И поэтому Наталья Фёдорова стоит у окна и вытирает слёзы с морщинистых щёк, в бессилии что-либо изменить. По экрану дряхлого чёрно-белого "Рассвета" бродят бледные тени и говорят что-то о станции "Мир", о новых технологиях и новой России и ещё о многом и многом. Телевизор монотонно бубнит своё в дальнем углу комнаты.
***
Пройдёт ещё семь лет и Наталья Сергеевна, оставаясь по-прежнему в здравом рассудке, отдаст свою, потом, кровью и унижениями заработанную квартиру какой-то нелепой фирме - за выплату пособия, уход и питание.
Через три года её тихо и аккуратно отравят таллием.

4

Осознание истины.

Нат Фадари словно ошпаренный выскочил за дверь с перекошенным от злости лицом и диким сатанинским отблеском в глазах.
- Ну, экскурсия, ну мать твою ...!!! - Выразился он на чистейшем русском в лучшем стиле конца двадцатого века. Восемьдесят лет, проведённые в хрупком женском теле, годы абсолютного бессилия и ежедневных унижений - явно расшатали уравновешенную психику полубога. Однако всего пару секунд спустя он нашёл силы взять себя в руки и мгновенно успокоиться, а после чего - неспешно продолжить ознакомительную прогулку.
Некоторое время спустя Нату приглянулась ещё одна вывеска - на этот раз без выкрутасов, голографическая - вполне нормальная для имперских времён:
МУЗЕЙ ПЕРВОБЫТНОЙ ЖИЗНИ МЕТРОПОЛИИ.
И здание, над витринами которого эта вывеска призывно мерцала, тоже являлось совершенно обыкновенным для заповедного района: сто этажей пластика, керамики и металла.
А внутри - чего только не было: от каменных топоров миллионолетней давности, и вплоть до округлой палки из чёрного упругого материала, с навешенной глянцевой этикеткой: "Демократизатор примитивный". Глаза Ната Фадари поначалу буквально разбежались по многочисленным раритетным экспонатам, но вскоре чётко сфокусировались на одной из древних бумажных книг, точнее на её тиснёном, с позолотой, заголовке:
ГАЙ ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ.
ЗАПИСКИ О ГАЛЛЬСКОЙ ВОЙНЕ.
...Нечто дьявольски знакомое... Где-то он уже некое подобное имя слышал... Или видел... В голове потихонечку, как просыпающиеся змеи, зашевелились нехорошие предчувствия. Нат Фадари напряг память: он родился уже после крушения Империи и поэтому древнюю историю знал отвратительно. Ничего похожего там вроде бы не находилось... Тогда стал мучительно вспоминать беспросветную гадостную жизнь в женском теле. В голову не приходило ничего кроме всяческой отстойной мути: каких-то бытовых скандалов, пустых мужниных бутылок да сосредоточенно пыхтящего начальника. Хотя нет, поглубже всё же нашлась зацепочка - в школьных годах чудесных. На уроках истории античного мира...
Всё ещё продолжая в глубине души сомневаться, Нат запросил через допотопный монитор связи атлас Метрополии Ранних Времён, - то есть до осушения материкового шельфа и капитальной перестройки континентов в первые имперские века. Даже беглого и поверхностного взгляда на общий вид планеты - снова начавшему по-тихому звереть Фадари было достаточно, чтобы понять всё. Отвратительная догадка подтвердилась строго документально и наглядно: - Та-ак... Вот он и Рим... Юлий Цезарь, значит... Некий Юул Касар известности захотел. Чтоб в школьных учебниках для пятого класса про него, любимого, писали... А эта парочка сладкая - ещё раз вспомнился визит в мерзкое кирпичное здание - стало быть, кровушки родной испить возжелали. Чужой им мало... Атла Гунэ и Теми Шин, амазонки хреновы... Надо же, как скакнули по своим степям: - Аттила Гунн и Темучин1. Потрясатели цивилизаций... Бичи божьи, дьявол их раздери!
Хорош же стал могучий и всесильный Народ Одамон! Чужие миры, видимо, уже насточертело мучить, можно и родными предками как следует заняться?
Семья Вала - Нат продолжая звереть, вспомнил, что даже в двадцатом веке о них что-то упоминалось - или Валар, чёрт их там разберёт... Ведь это они первые начали в открытую потешаться над дикарями, их балладам да молитвам внимать... В недрах разума огненным сполохом сверкнула ещё одна, совершенно уж невероятная догадка:
- Интересно, что же такие за наглецы на старой матушке-Земле объявились? Отморозки, не имеющие вообще ничего святого: даже собственных Древних Предков им не жалко!
На этот раз моментально успокаиваться Нат Фадари вовсе не собирался. Чудовищная, яростная и разрушительная злоба чёрным, черней смолы вихрем клубилась и бушевала под крышкою его черепа. Когда он скорым уверенным шагом возвращался назад к кирпичному зданию, прохожие-туристы в паническом животном ужасе шарахались по сторонам улицы.

Эпилог. Вторая попытка.

Рванул серую дверь на себя - та лишь сдавленно пискнула за спиной - и вперёд, в мрачный зелёный зал с книгой. Даже не глядя в пресловутую инструкцию, Нат решительно написал на белом листе:
Имя: Шоэй Тхан - первое же зубодробительное словосочетание, что пришло в голову.
Место: Земля, дьявол раздери! (последние два слова уже вслух).
Время: До потопа. - Хм... А был ли он, потоп этот? Даже если и не было - организуем, чёрт возьми! Уж я-то разберусь по-свойски, кто там, на матушке-Земле валарить начал...
Срок: - А бес его знает! - Громко, с чувством, сказал Шоэй Тхан и тотчас нажал кнопку.

***
Аппарат был хоть и ветхий на вид, но зато умный по-современному. Он всё понял и сработал как надо.

8-11. 12. 2001.


НЕОБХОДИМЫЕ ИСПРАВЛЕНИЯ

- Скрипач не нужен!
Из к/ф "Кин-дза-дза!"


В полдесятого утра в дверь настойчиво позвонили. - Странно, кто бы это мог быть - подумала Нина Петровна: дети в садике и школе, муж на работе. Однако дверь открыть всё-таки решилась: осенью 198* года ещё не принято было совершать в открытую квартирный грабёж. Люди отвыкли от подобных налётов, и поэтому двери открывать не боялись никому.
За дверью дружелюбно улыбался высокий блондин в модном, наверное очень дорогом джинсовом костюме и тёмных очках. В руках он небрежно держал небольшую пластмассовую коробочку: - Здравствуйте! - ещё шире улыбнулся он и сделал шаг внутрь квартиры: - А я к вам по личному делу...
- По какому это личному делу? - опешила Нина Петровна С****, обыкновенная и ничем не примечательная советская обывательница.
- По очень личному, и я бы даже сказал, весьма деликатному.
- Но позвольте, я ведь замужняя женщина. У меня двое детей! Какие могут быть у меня с вами, молодой человек, интимные дела?
- Самые обыкновенные. У вас и Алексея не должно быть третьего ребёнка.
- А кто, простите, вы такой будете, чтобы указывать мне с мужем на количество наших детей? - Нина Петровна потихонечку начала закипать и набухать гневом как гадюка ядом. А незнакомец, так и не переставая загадочно и добродушно улыбаться, вдруг неожиданно резким движением сдёрнул с себя очки и посмотрел Нине Петровне даже и не в глаза, а как ей показалось - прямо в самую глубину души. Посмотрел так что вся закипавшая злоба как-то незаметно стушевалась и буквально секундами позже сгинула и растворилась без следа. Будто бы и не было её вовсе. А вместо неё пришло абсолютное умиротворение.
- Да, да, проходите! - гостеприимно распахнула дверь хозяйка. Блондин вошёл, не забыв, впрочем, аккуратно прикрыть за собой дверь. И тут же, не откладывая, приступил к делу:
- Главное, это, пожалуйста, ничему не удивляйтесь и постарайтесь выслушать меня предельно внимательно. Я представляю здесь некую не известную вам пока ещё организацию. Ну, назовём, скажем, её чисто условно - Центр Планирования Семьи. Организация эта занимается... - Вот, например тем, что рассчитывает основной жизненный путь некоторых одарённых детей на ближайшие лет этак сорок-пятьдесят, и в редчайших, особо исключительных случаях, действует прямым вмешательством в семьи будущих гениев. Как сейчас, в вашем случае.
- ...А чем, чем же он так исключителен, этот наш случай? - робко попыталась спросить Нина Петровна.
- Да ничем особенным: вы с Алексеем не достойны воспитывать гения. У вас он вырастет раздолбаем и наркоманом. Кстати, вы слышали когда-нибудь о теоретической возможности телепортации материи и энергии в пространственно-временном континууме? Ничего, доживёте - услышите, если внемлете, конечно, моему совету.
- А если мы не послушаемся? - возразила чуть смелее Нина С****.
- А если вы не послушаетесь, нам придётся вмешаться ещё чуточку поактивнее. Видите ли, я лично сейчас нахожусь в этом месте именно благодаря той самой телепортации во времени и пространстве, а это, несомненно, означает что вы всё-таки вняли голосу разума в моём лице.
Глаза Нины Петровны выразили полное непонимание. Незнакомец из таинственного Центра Планирования решил прояснить ситуацию: - Ладно уж, всё равно вы через некоторое время забудете не только об нашем разговоре, но и вообще о моём визите. А послушать не помешает - хотя бы чтоб потом у вас не было внезапных угрызений совести, вырвавшихся из глубин подсознания. Оно, подсознание, такое - мало ли что может выкинуть внезапно...
Так вот, всё дело в том, что человек - это симбиоз двух форм жизни, белковой и ещё одной, некоего сгустка полей, а проще говоря - души. И иногда возникают сбои, ошибки природы в составлении этого симбиоза - это, например, как если бы душа великого Эйнштейна оказалась бы вдруг в теле дикаря из Амазонии или Новой Гвинеи. Представляете, какая потеря для всего человечества? Не спорю, для своего племени он усовершенствовал бы бумеранги, капканы новые придумал. Но ведь остальным-то людям это известно уже тысячелетия. Гениальный мозг всю свою жизнь работал бы вхолостую!
- Предположим, это всё так и есть - но причём тут наш возможный третий ребёнок?
- А при том: вы его-то самого спросили, хочет ли он сюда, к вам? А мы вот спросили и знаем: он к вам не хочет. Поэтому я и здесь. И ещё вот что...- С этой фразой блондин щёлкнул чем-то на крышке своей коробочки, до этого мирно покоившейся между хлебницей и чайником на кухонном столе. Та плавным движением разложилась наподобие трюмо, представ теперь панелью с загадочными кнопками и клавишами по всей поверхности. Парой секунд спустя над клавиатурой прямо в воздухе вспыхнул светящийся экран, и на нём со страшной скоростью засуетились какие-то цифры и символы. У Нины Петровны от изумления прямо-таки отвисла челюсть: - Что это?...
- Портативный переносной компьютер, а проще говоря - ноутбук.
- Неужели сейчас уже такое возможно?
- Возможно. - Поправив очки, спокойно ответил блондин: - Но только вот не сейчас.
- ...А ...когда? - Стараясь скрыть лёгкую дрожь в голосе вопросила Нина С****.
- После эпохи исторического материализма. - Моментально парировал незнакомец слегка изменённым изречением Остапа Бендера: - Однако перейдём к главному. Вот так выглядел бы ваш сын в пять лет: с экрана, весело жмурясь, смотрел симпатичный малыш с не по возрасту умными глазами.
- Не обольщайтесь - Строго продолжал сотрудник Центра Планирования: - Дальше будет не так весело. Малыш исчез и на экране начали чередоваться лица, фотографии, пейзажи, - вперемешку с цифрами и датами. Блондин комментировал картинки: - На седьмом году жизни вы отдадите его в музыкальную школу - заметьте - вопреки его желанию, на обучение по классу скрипки. Ещё не окончив школу, когда начнётся экономический кризис и умрёт Алексей (Нина Петровна сдавленно ойкнула), ваш сын, Дмитрий С****, будет подрабатывать "лабухом" в городских ресторанах - чтоб помочь семье и заработать себе на компьютер. На компьютере он станет записывать и сочинять музыку - ведь играть, благодаря своей гениальной части симбиоза и врождённому таланту, он выучится очень и очень неплохо. Да вот только со всеми музыкальными и прочими талантами в вашем захолустном городке он окажется никому напрочь не нужен. Отсюда - творческий кризис, постоянные нервные срывы, депрессии, водка, наркотики, а в конце концов - несколько попыток самоубийства. Последняя окажется удачной.
- Видите, Нина Петровна, получается как в том примере с дикарём: гениальный мозг всю жизнь работал впустую. Только гипотетический дикарь жил бы в полной гармонии с природой, долго и счастливо, а Дмитрию придётся жить в стране с постоянно лихорадящей экономикой, в перманентном стрессе и вдобавок, с чувством собственной никчёмности - кому нужна его классика в эпоху рока, техно, попсы и шансона? К тому же, будь всё это дело в Москве - глядишь и выбился бы в люди, - а здесь, в вашем Мухосранске - куда выбьешься? В начальники дворца культуры или в директора музыкальной школы - это самое большое, да и то невозможно: все подобные вакансии давно забиты "своими людьми". Вот поэтому-то Дмитрий в конце концов и уничтожит себя.
Однако в нашем Центре Планирования было рассчитано, что если бы Дмитрий воплотился немного попозже и в другом месте под другим именем, то некие гениальные и важнейшие уравнения были бы явлены миру на семнадцать лет раньше, чем… - блондин вдруг замолк на полуслове, явно предпочтя умолчать о чём-то.
- А как же Сашка с Ольгой? - глотая слезы, спросила Нина своего мучителя об уже ныне здравствующих двух своих детях.
- Знаете, жизни стандартных обывателей, как правило, не интересуют Отдел Планирования Семьи. Но вам скажу: у вас совершенно нормальные, я бы даже сказал, абсолютно правильные дети. Они благополучно, без выкрутасов, выучатся, затем вовремя обзаведутся семьями, у вас будут внуки - трое. Всё у вас и у них будет как у людей - совершенно нормально и правильно. А вот нас интересуют только неправильные дети, потому что из них иногда, как из гадких утят, вылупляются гении. Или вершители судеб человечества, на худой конец, - навроде Михаила Горбачёва, к примеру. Это сейчас он член политбюро ЦК, а вот через несколько лет – увидите, что будет...
Так что не заводите третьего ребёнка, уважаемая Нина Петровна. Не хочет он к вам. Он должен родиться лет этак... - блондин со всех сил изобразил глубокое раздумье: - Этак через шесть-семь, может даже и восемь, но главное - в совершенно другой семье, живущей, кстати, совсем недалеко от вашего родного города. Биография его будет тоже, как и в вашем случае, специфической и, мягко говоря, неправильной… Сотрудник Центра планирования при этих словах как-то загадочно хмыкнул, после чего продолжил:
Но, в отличие от ошибочного варианта воплощения, уже в двадцать с небольшим он прославится на весь мир своими открытиями. Да-да, той самой – я, кажется, об этом уже упоминал - знаменитой теорией телепортации и власти над временем. Сначала её, как водится, не примут и всячески охают маститые учёные мужи. Затем пройдут годы... И как я уже упоминал, само моё присутствие здесь уже является доказательством его правоты.
Дмитрий должен будет появиться на свет спустя несколько лет, а я - я просто вношу необходимые исправления по путёвке своего Центра. Сейчас я уйду, а вы, Нина Петровна, на много-много лет забудете наш с вами разговор - незнакомец снова на пару секунд приподнял тёмные очки: - но на память вам я оставлю нечто: - и достал откуда-то из внутреннего кармана небольшой пластиковый диск с серебристо-радужным отливом.
- Здесь записана музыка вашего не рождённого в данной реальности сына. Что это такое и как им пользоваться вы поймёте четверть века спустя, когда найдёте диск под обоями во время очередного ремонта. Ну а сейчас - до свидания...
С этими словами блондин снова пристально взглянул в глаза хозяйке квартиры, после чего быстро сложил ноутбук и, внезапно начал как бы смазываться на фоне коридорных обоев и комода. Последняя фраза его была почему-то произнесена с явным испугом: "Неужели сбой в системе?" - и в ту же секунду сотрудник Центра Планирования Семьи неслышно растворился в воздухе, даже не дойдя до двери.

ЭПИЛОГ

Через двадцать пять лет и три месяца пожилая женщина вытащила из-под случайно отклеившихся обоев неизвестно как там отказавшийся новенький компакт-диск без надписей на нём и маркировки. Перейдя в соседнюю комнату, ещё раз внимательно осмотрела его и вставила в проигрыватель - надо же выяснить, что это такое...
После первых же пронзительных звуков скрипки под аккомпанемент электронного ударника и клавишных, Нина Петровна поняла всё. Поняла, ибо вспомнила тот злосчастный визит и отчаянно безутешно разрыдалась...
А музыка лилась и лилась из динамиков, прекраснейшая, божественная, неописуемая - и навечно невоплощённая в этом бренном мире...

06. 01. 2002г.


О ПРИРОДЕ СТРАХА

О жестокое Небо, безжалостный Бог!
Ты ещё никому на Земле не помог:
Не успеет обуглиться сердце от боли –
Ты немедля ещё добавляешь ожог!
Омар Хайям.


Согласитесь, что далеко не всегда человек ощущает любовь, голод, злобу, радость, грусть… А вот страх человек ощущает постоянно, пусть даже порой и не замечая этого: страх потерять работу, деньги, любовь, ещё что-либо важное, но главное – потерять саму жизнь. И с этими гадкими прилипчивыми ощущениями мы живём всегда. Подчёркиваю - всегда!
Мало свойственное первозданному человеку заячье чувство боязни развивается и вбивается в нас с детства нам же подобными, но взрослыми и жестокими. В результате – даже самый маленький младенец уже начинает испытывать страх: что уйдёт куда-нибудь мама или, например, злые окружающие люди отнимут навсегда любимую игрушку. Заберёт в тюрьму строгий дядя милиционер или Те, Кому Надо… Вот так прочно и нерушимо, как гвоздь в крышку гроба, вбивается чувство, что все вокруг – жестокие беспощадные враги, а власть - изначально порочна.
Не с любовью, – но со страхом мы приходим в этот несчастный мир. И со страхом мы живём в нём. Давайте-ка просто, ради интереса перечислим и посчитаем все боязни, то и дело посещающие воспалённую от быта голову взрослого человека.
Но начать лучше с детства. Ребёнок боится строгую воспитательницу, гнева собственных родителей, чересчур требовательных школьных учителей, агрессивных дебиловатых одноклассников, а если он ещё и талантлив, – то особенно боится выделиться, стать непохожим на стандартную обучающуюся чёрте чему биомассу. А непохожих не любят особенно. Не любят, опять таки, потому что боятся – выглядеть ущербно на фоне талантливого человека. И поэтому их, талантливых, как правило, травят как диких и особенно опасных зверей, причём всю школьную жизнь, все школьные годы чудесные: с дружбою, с книгою, с песнею.
А вот боязни взрослого человека: страх потерять работу, огрести выговор от начальства, – а над ним тоже ведь есть начальство, и поэтому оно боится не меньше, и так - до самой верхушки. Наверху, впрочем, тоже не сладко: ответственность, - и тоже страх, связанный с нею. А ведь на свете есть ещё и внезапные подорожания, и опоздания поездов, и ограбления, и озверевшие выродки на тёмных аллеях, и авиакатастрофы, и терроризм, - и ещё полный список проблем, он не уместится не то что на страницах, но даже и в памяти того железного друга, на коем это всё пишется… Страх прочно и всепроникающе напитал всё человеческое общество.
Ещё вот, например, недуг русской интеллигенции: Великий Страх Перед Властью. Говорят, Достоевский умер от сердечного приступа, когда у него стали делать обыск. Кое-кто даже писал только сидя возле печки или камина – чтобы моментально сжечь, если что… В недобрые советские времена, когда даже за одно неосторожное слово можно было загреметь если уж не в ящик глазетовый и с кистями, то на Колыму – точно, родилось это унизительное позорище великого народа – кухонные разговоры за плотно закрытыми дверями. И липкие от неправедного усердия доносы на тех, кто так поступал. Никогда не забуду, как одна бабулька, пресмыкающаяся в постоянном страхе аж со сталинско-ежовских времён, боязливо поднимала указательный палец к небу со словами: «Те, Кому Надо!». Как будто дотошные служащие карательно-полицейского аппарата и впрямь священные небожители.
Времена сейчас, конечно же, немного другие, но омерзительный византийский принцип российской власти до сих пор непоколебим. Звучит он так: Здесь кто угодно, облечённый даже самой малой властью, может сделать с человеком всё что угодно, прямо пропорционально количеству данной власти. Комментарий: какой-нибудь чиновник может взять и, якобы случайно, перепутать некие документы; – и ты вдруг оказываешься причастен чудесным образом к, скажем, нераскрытому убийству. А ещё милиционер, обыскивая, может подложить тебе в карман лошадиную дозу некоей особо навороченной наркоты – и никакой адвокат в суде не докажет, что это не твоё.
А ведь есть ещё многочисленные бумаги, в которые мы занесены буквально с потрохами: и характеристики, и медицинская карта, и размер противогаза, и многочисленные фото на документах, да и просто стукаческие досье на некоторых, особо одарённых…

***
Нет, - отнюдь не золото правит этим нелепым миром. Здесь всё, - любая песчинка в земле наполнена древним вселенским ужасом. Каждый осколочек мела: он помнит последние минуты всех тех мельчайших существ, из мёртвых панцирей которых состоит ныне… В любом атоме, скажем, воды, - есть информация о жизни, а главное – о мучительной смерти существ, в чьём теле он некогда побывал. У меня в руке лежит камень, а в нём – намертво впечатавшаяся ракушка. Ей сто миллионов лет. На её панцире есть ровная дырочка. Кругленькая такая. А теперь представьте-ка, каково было ей, ракушке, узнать, что на неё верхом сел уродский паразит, и медленно, но настойчиво сверлит и сверлит себе путь к её мягкому вкусному телу… Он ведь не один день сверлил… Надвигающийся ужас, по-моему, даже нельзя описать – нужно всего лишь на несколько суток мысленно оказаться в этой обречённой раковине. Просто с ума сойдёшь. А вот – скелет дохлого нашего предка: тот спрятался в пещере от наводнения, но это не спасло, - его залило водой вместе со всей пещерой. Представляете себе его последние минуты? То-то. А вывод какой? – Да вот он:
Каждая молекула, хоть единожды находилась в теле кого-то живого, и очень многое помнит… Даже того, чего никогда не узнает История. Земля напитана страхом, как старая швабра мутной ненужной водой.
Вот и получается, что вовсе не с любовью, – но со страхом приходим мы в этот несчастный мир. И поэтому жить в нём порою особенно тошно и противно.

Денис Елисов, 22.11.03.


СКРЕЖЕТ ЗУБОВНЫЙ
(История престарелого гопника)

По оценкам зубных врачей, каждый второй пациент может скрежетать зубами. Большинство не знает о своём недуге, и удивляются, когда им сообщают о ночных скрежетаниях. (...) Большие проблемы с нашими зубами - реликты времён раннего развития человечества, когда зубы и челюсти использовались как оружие. Агрессивность и ярость по отношению к другим людям ещё и сегодня приводят к тому, что мышцы наших челюстей непроизвольно напрягаются, а зубы стискиваются до скрежета - нам на генетическом уровне всё ещё хочется перемолоть своего противника между зубами...
Справочник "Домашний доктор",
изд-во "Лик пресс", 2001г.,
глава "Зубной скрежет".

1

Пролог.

А дело было так: жил не так уж и давно в некоем городе некто Е. В. Твердохлёбов и была у него жена, квартира, машина с гаражом, дача за городом и счёт в банке - очень даже весьма приличный. Ещё был внучек-тинейджер, наглядный представитель "Поколения Next" и внучка-матерь юная, что в свои неполные шестнадцать успела не только родить, но ещё и выскочить замуж, - и ещё много чего, включая Интернет и телефакс. Да и не удивительно, ведь этот самый Евгений Васильевич, то бишь Твердохлёбов, вот уже лет так двадцать бессменно и непотопляемо возглавлял всю, так сказать, культурную жизнедеятельность этого небольшого - по сравнению с областной столицей конечно, города, а по секрету говоря - даже и во всём районе.
Прежде чем перейти к главной теме - то есть жестокой и лютой напасти, что однажды недобрым тихим и ясным осенним вечером сгубила оного Евгения Васильевича, то бишь Твердохлёбова, - да и не только его, хотелось бы порассказать: - как такой, неприметный, на первый взгляд, человечек, умудрился встать во главе всего, что хоть как-то относится к культуре в том городе, - да и не только в нём. А всё до опошления просто: человеческие существа по степени приспособленности к лидерству в обществе себе подобных разделяются на несколько поведенческих подвидов. Любой - или любая - прочитав нижеприведённую классификацию, прекрасно сможет разложить по полочкам всё своё непосредственное начальство, а буде таковых не имеется - то начальство друзей, знакомых и близких, - или города, например, в котором проживает.
1) Стремящиеся к одной, известной лишь им одним цели, не взирая ни на что и ни на кого. Это абсолютные лидеры, привыкшие всегда и во всём быть первыми. Даже если стечение обстоятельств и не благоприятствует им, они всё равно будут идти к своей загадочной вершине, пусть для этого и придётся карабкаться вверх по чужим головам.
2) Те, кто тоже стремится к какой-либо выбранной цели, но также и помогает тем, кого повёл за собой (Помните, как у Антуана де Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за всех, кого мы приручили.")
3) Те, кто вообще ни к чему не стремится, кроме привычных, "чтобы как у людей", мещанских благ: - как жизнь шла по укатанной многими поколениями колее - так пусть и катится, и хрен бы с ней. Да и с ними тоже, ибо имя им - обыватели. За многие тысячелетия существования цивилизации они были и остаются всего лишь жующей аморфной массой. И если волею случая некто подобный и окажется хотя бы у самой игрушечной власти, принципом действий его будет с пелёнок многим знакомая хрестоматийная чеховская фраза: " Как бы чего не вышло". И будет абсолютно прав, потому что с такой, как он сам, серостью у руля - ни у кого ничего не выходило и никогда не выйдет. Ну и хватит о подобных личностях.
4) А вот - самый отвратный, с моей точки зрения, тип человеческих существ. Людьми их называть просто-напросто не охота. Не достойны они такого высокого звания - ЧЕЛОВЕК. Не заслужили ещё, да, скорее всего и не заслужат никогда. Это лакеи. Я ни в коем случае не имею в виду почтенного Бэрримора и многих-многих ему подобных. Вовсе нет. Лакеем здесь я обозвал очень характерный типаж личности слабой, неуверенной в себе, но, тем не менее, пытающейся, беспрерывно льстя всем и вся, подхалимничая, услуживая и заигрывая с выше их стоящими, любой ценой вскарабкаться вверх по абстрактной лестнице Карьеры.
Этому существу абсолютно плевать, если не сказать грубее, на всякую там любовь, дружбу, мораль и т. п. Неведомы ему такие слова и понятия. Если будет надо во имя Карьеры, он - точнее оно - переспит с собственной бабушкой, лишь бы фокус, что оно задумало, удался. А ещё оно непотопляемо, как поплавок или дерьмо в проруби - удержится на любых волнах и всплывёт-таки, скотина, даже после самого яростного шторма. И, что самое обидное, это существо не только непотопляемо, но и практически неуничтожимо: - ведь это же безумно трудно - убить такого вот лакея в самом себе.

2

В не столь далёком прошлом…
Мы плотной движемся стеной
И все они от нас бегут.
Мы к цели движемся одной,
Все, кто не с нами – пусть умрут!
Анатолий Крупнов.*


Евгений Васильевич Твердохлёбов по ночам жутко скрежетал зубами. Это заметила ещё на пятом курсе института культуры его одногруппница, а ныне жена, Надежда. Впрочем, она вскоре привыкла к душераздирающим звукам, производимым её благоверным в объятиях бога сна Морфея, и спустя уже лет так пять воспринимала это как должное. Как будто так оно было и надо.
А вот как объявилась в его организме такая напасть:
В те далёкие времена Женя Твердохлёбов был отчаянным комсомольцем с пламенным стальным мотором в груди взамен тленного белково-углеводного сердца. Жизнь студенческая текла счастливо, размеренно и беззаботно – от сессии и до следующей сессии. К тому же через двадцать лет всенепременнейше обязан был наступить коммунизм и светлое будущее для угнетённых доселе народов Земли: весь мир обязательно станет одним единым Союзом, где не будет места всяким валютчикам, буржуям, тунеядцам, а также стилягам, джазменам, да ещё этим новомодным – как их там - битломанам.
Последние три категории молодёжи пламенный комсомолец Женя не любил больше всего. Спросите: - За что? - А за то, что слишком уж выделялись среди монотонно раскрашенной разными оттенками серого цвета людской массы. Валютчики всякие, тунеядцы – они неприметные, обычные, - такие же обыватели, как и остальные жители столицы, где учился Женя. А вот эти – они были с претензиями: напяливали на себя буквально с мылом узенькие до невозможности брюки-«дудочки», отращивали патлы и гривы, слушали запрещённые радиоголоса, играли западный буржуазный джаз и рок, да и вообще в открытую бросали наглый вызов прогрессивной и торжествующей социалистической морали.
Такого непотребства Женя Твердохлёбов потерпеть не мог, и поэтому с готовностью, радостью и рвением вступил в один из действовавших тогда в столице комсомольских оперативных отрядов. И ведь так сильно хотелось выделиться в этом новом коллективе людей будущего: Твердохлёбов самозабвенно разрезал стилягам брюки и отнимал галстуки с обезьянками на пальмах, яростно остригал патлы битломанам, гонял по танцплощадкам идеологически порочных джазменов…
Что ж, вскоре на него обратило внимание вездесущее и всезнающее начальство: Евгения назначили руководителем одного из студенческих оперотрядов. А тот и рад был. И сразу же пуще прежнего пошла яростная охота по всем скверам, паркам, вокзалам и даже пригородным электричкам за всяким, или всякой - пол для них не имел разницы - кто одевался, выглядел, и - главное, мыслил чуждо – то есть не так, как полагается образцовому и идеологически правильному советскому человеку.
Но однажды пламенный комсомолец Женя, как говорится, по-крупному нарвался: в пригородной электричке Павелецкого направления он сотоварищи дружно, с помощью ржавых ножниц, обезгривил какого-то фрайера со сто первого километра. А саксофон, что тот бережно придерживал за массивный кожаный футляр, естественно, отобрали – да и выкинули к чёртовой матери сквозь разбитое местным хулиганьём окошко - прямо по ходу поезда. Нечего, мол, всяким уродам нечёсаным хороших людей баламутить!
Видимо, на сто первом километре упомянутой чугунной трассы жили очень мстительные и злопамятные джазмены. Помните, был тогда очень модный фильм – «Фантомас»? Короче, и двух недель не прошло, как такие вот «фантомасы» с драными чулками – чтоб лиц не было видать, на головах, - только патлы длинные торчали – выловили возле родного института чересчур рьяного Евгения Твердохлёбова и так его отделали, что несчастный комсомолец целых два месяца своего драгоценного времени вынужден был уделить районной больнице по месту обучения, а именно – её травматологическому отделению. Вот с той то поры как раз и начался у пламенного комсомольца с мотором вместо сердца еженощный зубовный скрежет.
Первоначально это объяснялось глубоким внутренним кризисом внутри его идеологически правильного сознания: одна, грубо животная и подавленная его часть изо всех сил рвалась жестоко отомстить заезжим фрайерам-лимитчикам, но вторая – сразу же осаживала её, доказывая, что мстительность и злоба отнюдь не должны быть свойственны строителю счастливого коммунистического будущего. В конце концов, к консенсусу обе эти части так и не пришли, а затем, через пару лет, зубовный скрежет стал для Евгения Васильевича просто тенденцией, однако.
А потом он счастливо и безо всяких пертурбаций, окончил институт, и – что самое нелепое и обидное – по распределению угодил как раз на пресловутую Павелецкую дорогу сто первого километра, дабы поднимать всё выше и выше знамя культуры в этом южном полузабытом секторе подмосковного региона.
Неохота мне описывать тут все стадии художественного выслуживания Е. В. Твердохлёбова, - ну что тут сказать: колебался вместе с руководящей и направляющей линией партии и правительства, лебезил как мог… Прошло два десятилетия и грянули перемены – из тех, жизнью во время которых проклинали друг друга древние идеологически неправильные китайцы. Впрочем, наш работник культуры за свою долгую комсомольскую деятельность ещё и не такое видал – и вполне сумел к таким катаклизмам приспособиться. Он стал за эти десятилетия как морская рыбина камбала: - допился до полупрозрачности, и хоть на карту мира его положи, – всё равно рельефный разноцветный рисунок проявится даже на грубой и чешуйчатой рыбьей коже.

3

- Алло, это прачечная?
- Х..ячечная!!!
- А куда, скажите, я попал?
- В Министерство Культуры, … твою мать!
Бессмертный русский анекдот.


Конец 80-х.

- Мы это… Музыканты, вроде как… – Переминаясь с ноги на ногу, стояли в его кабинете трое подростков пубертатного возраста.
- Музыканты, говорите? - в самой глубине души Евгения Васильевича зашевелилось нечто предельно нехорошее. Моментально вспомнились давние стиляги и джазмены…
- Ну и что же за музыку такую вы играете? – Вопросил робких подростков всесильный Начальник Отдела Культуры Района: - Бетховена, Баха? – Или, может быть, Моцарта? – А? - Рок?– Вот как… Даже тяжёлый рок… Как называетесь-то? – Что? – «ГЕНОЦИД»? – А вы вообще-то соображаете, где живёте? Какой, на хрен, здесь геноцид? – Вы слово-то, знаете, что это означает, а? - Свободой повеяло… - вот и придумываете себе в названиях просто один чёрт знает что… Ах, вы ещё и «металл» играете? – Какой-какой? Тяжёлый металлический? – Ну, и как вы думаете, ребята, что я вам сейчас могу сказать…? Не получив должного ответа Твердохлёбов с упоением продолжил:
- Конечно, перестройка остаётся перестройкой, но на вверенном мне участке местной культуры я подобного безобразия не допущу! Так что валите-ка отсюдова по добру – по здорову со своим тяжёлым роком… Джазмены!!! – Этот невинный музыкальный термин в аки зверь рыкающих устах Евгения Васильевича являлся самым жутким ругательством, на которое только была способна его убогая фантазия: - И чтоб слышно здесь больше про вас тут не было! Я лично об этом позабочусь! А то – ишь ты – «Геноцид»… Стрелять таких пора. Распустились совсем с этой гласностью, черти бы их подрали! У-у, сволочи лохматые! Был бы я помоложе…
Тотчас же вспомнилось, что случилось однажды, когда он был помоложе, и разгневанный страж районной культуры смолк на полуслове, прервав свой монолог лающим кашлем заядлого курильщика. Однако и полминуты не прошло, как он с нескрываемой злобой в голосе продолжил: - Наплодили тут ублюдков, хипаны проклятые. Да чтоб им всем Дьявол в Аду патлы немытые пообрывал!
Казённая, обитая дешёвым дермантином дверь давным-давно уже с грохотом захлопнулась за обиженными «металлистами», а Твердохлёбов всё больше заводился и заводился, общаясь вслух с самим собой внутри просторного кабинета местного Дворца Культуры.
В ту ночь он особенно долго, зловеще и яростно скрежетал своими органами пережёвывания твёрдой пищи – аж жена проснулась в испуге: - Не случилось ли что?

Конец 90-х.

- Мы это… Музыканты типа того…- Переминаясь с ноги на ногу, в том же самом кабинете маялись трое не в меру лохматых и слегка небритых личностей.
- Музыканты, говорите? – вкрадчиво вопросил Евгений Васильевич: - А не джазмены, случаем?
- Нет, не джазмены. Мы – неформалы.
- ?!?!
- Ну, то есть, мы играем русский рок, и так далее…
- А вы знаете, что слово «русский» и слово «рок» ну никак не могут быть между собой в единой связи, разве что только в противоестественной… А уж тем более – в едином словосочетании. Это всё равно, что сказать: «Чукотский крокодил». А про что, извините, вы поёте? – Ах, вот как, о жизни, любви и смерти? Да ещё и помещение под репетиции вам подавай?! – Что-о? - Это вы-то, лабухи подзаборные, культура? Да что вы говорите… - Надо же! - Самобытная молодёжная культура! Слушайте вы, викторы цои недоделанные, а ну-ка валите-ка к чёртовой бабушке отсюдова, пока милицию не позвал! И ещё, к тому же, учтите: местная православная церковь, слава Богу, крайне отрицательно относится к подобным музыкальным и словесным фантазиям. Я об этой вашей омерзительной концертной деятельности уже наслышан: мне намедни отец Онуфрий про все местные сатанинские команды рассказывал. Запомните это на будущее, и не высовывайтесь здесь… Иначе быстро на вас управу найдём! - А то ишь, чего захотели, неформалы хреновы… У нас такую музыку не слушают! – Знаете, кто это сказал? – То-то же… Так что и играть её не след. Я самолично позабочусь, чтобы отныне ни в одном районном клубе ни вас, ни подобных вашей – джазбандам, не то что концерт, но даже…
Тут наконец-то Твердохлёбов заметил, что вот уже с полминуты общается лишь со спёртой кабинетной атмосферой, да со стальным сейфом в углу. Но тут дверь вкрадчиво так приоткрылась и перед ним снова предстал один из той богомерзкой троицы, по видимому – предводитель, кучерявый и со шрамом на подбородке:
- Помнишь, глава культуры, как ты в своё время «Геноцид» разогнал? Ты же им персонально самый настоящий геноцид устроил! Так вот, один из них на данный момент пьёт как аравийский верблюд, ещё один самоликвидировался от тоски и безнадёги, а третий – со мной приходил. И он всё помнит… Так вот, передаю тебе от него и всех нас: будь ты навеки проклят, козёл драный! Когда ты, наконец, издохнешь в жутких корчах, я лично вобью осиновый кол в твою поганую могилу. Инквизитор грёбаный.
Когда кучерявый, резко развернувшись, вышел и хлопнул дверью, Евгений Васильевич Твердохлёбов так и застыл на некоторое время в некоем ступоре, как городничий в немой сцене у Гоголя. Привыкший безнаказанно оскорблять и облаивать своих подчинённых и всяких нелепых посетителей, главный окультуриватель района совсем не ожидал, что однажды и ему ответят тем же.
После этого разговора Твердохлёбов несколько ночей подряд так злобно и непримиримо скрежетал зубами, что переполошил не только всех обитателей своей четырёхкомнатной квартиры, но даже и соседа, отставного милицейского полковника, жившего с женой и противной старухой-тёщей за толстой кирпичной стенкой. Тот и посоветовал ему вскоре при встрече:
- Знаешь, Васильич, тут к нам в город какой-то якутский шаман приехал – я вчера на рынке афишу видел. Знающие люди говорят, что от всего лечит, и от наркомании, и от геморроя. Ты бы сходил к нему, что ли… А то у меня тёща, карга старая, аж изнылась вся, ворочается по ночам, бродит по комнатам, вздыхает всё… Слух, дескать, у неё очень чуткий, а вы, Евгений Васильевич, мол, своим душераздирающим скрежетом по ночам навеваете ей недобрые сновидения.

4

Чудеса реинкарнации.

Он ходит, дышит, думает не так. –Убей!
И ты уверен в том, что это враг. – Убей!
Не думай ни о чём: ты будешь прав.
Во имя Счастья, Правды и Добра
Убей их всех!
Анатолий Крупнов.


- Да-да, Ваше Высокопреосвященство… И правильно сделали. У них ведь там все, почитай, бабы ихние индейские, с самим Диаволом дружат. – Ну вот, я и говорю, что возглавляя две сотни доблестных королевских солдат, во всех этих деревнях… - Да, и детей тоже: нечего нехристям языческим плодиться и размножаться. И знаете, непобедимые солдаты Его Величества изобрели прелюбопытнейшую весёлую забаву: подбросить младенца в воздух, и пока он падает, остро отточенной шпагою попасть… - Почему же варварство, Ваше Высокопреосвященство? Разве ж они люди? Вот и в Библии ни про какой такой Новый Свет не написано, а значит сие есть проклятая Богом нелюдь, запертая Им за морями.
– Идолов? – Конечно же, покрошили! В мелкую щебёночку. А из свитков такой яркий да жаркий костёр получился! И вот на энтом костре ихнего самого главного богомерзкого жреца… - Да ещё как проклинал! – Жить, говорит, тебе снова через четыре сотни лет во мраке и скрежете зубовном, и всё лаять как собака, и скулить, и кусаться злобно, и зубами щёлкать, и чужие сапоги лизать, - а когда издохнешь аки зверь паршивый, кол, говорит, тебе в могилу забьют как вампиру-кровопийце. – Да не ведаю я ихнего тарабарского наречия: это так мне толмачи перевели его вопли из смрадного пламени. – Надо же, напугать хотел… - Конечно же, Ваше Высокопреосвященство! Какие ещё перевоплощения? - Вот и я говорю, что воистину воздастся нам Всевышним по делам нашим во славу Святой Инквизиции.
***
- Однако плохой ты был человек в прошлой жизни, Евгеня. Совсем нехороший…Инквизитор, однако. - Сухонький старичок-шаман с труднопроизносимым именем пристально вглядывался в лицо Твердохлёбову: - Почто позволял своим солдатам девушек невинных насильничать, а потом убивать совсем? За то, что богу твоему отказались поклоняться? Однако вселенная большая, а Бог – он один и народов много. И каждый поклоняется Ему по своему, а Он - всё знает и всё понимает. Зачем Ему языки, если Он способен заглянуть прямо в душу? Вот ты жреца спалил на костре, а тот тебя проклял в муках. За это и страдаешь сейчас, и живёшь ты, Евгеня, ныне на свете, однако, - подобно псу, трусливому – но злобному и кусачему. Ведь жрец тот - великий шаман был, однако. Так хорошо тебя проклял, что я, сколько в бубен не бей, бессилен совсем.
Шаман ненадолго прервался, чтобы отпить из небольшой жестяной фляжки, покрытой замысловатыми узорами, затем продолжил:
- И кардинал тот испанский предупреждал ведь тебя: не лютуй, аки пёс взбесившийся, пожалей несчастных, не знающих свет Истинной Веры – ведь можно убедить и другими способами, без мучений и потоков крови… - А ты что? Вернулся обратно в Америку и продолжил буянить по-прежнему. Тобою детей пугали, однако. А потом ты заболел сирийской проказой и подох маленько, и полупьяные солдаты тебя закопали где-то в горах.
- Послушайте, господин шаман, а может быть, всё-таки возможно хоть как-нибудь избавить меня от этого проклятия? – робко подал голос Евгений Васильевич.
- Может быть и возможно, однако, – оживившись почему-то, тут же откликнулся якутский народный целитель: - Только для этого я должен смотреть твою душу, совсем смотреть. А за это мне после смерти большой-большой каракильдым будет. Только Он один во всей Вселенной может смотреть чужую душу. Ведь Он создал всех нас.
- Господин шаман, я заплачу. Много заплачу. Долларами. Машину продам – Твердохлёбов, только что узнав о самом себе такую бяку, готов был избавиться от неё за любые деньги.
- Пустые слова не пойдут, Евгеня. – Жёстко прервал его шаман: - Однако бери бумагу, расписку пиши.
Когда через пару часов нужный документ был полностью оформлен, заверен подписями автора и нотариуса, и исчез в недрах шамановой меховой шубы, старый якут снова пристально посмотрел в глаза Твердохлёбову, и со сталью в голосе произнёс: - Сейчас, однако, сиди и не двигайся. Буду сущность твою узнавать – кто ты есть на самом деле, и как первый раз появился в этом мире. Смотри на меня внимательно и слушай бубен…

***
Когда Твердохлёбов наконец-то пришёл в себя, первое, что он заметил – это страшный беспорядок вокруг и два свежих кровоподтёка на почти безволосом лице заезжего шамана. Впрочем, на престарелого якута тот больше никаким образом не смахивал: бесчисленные морщины на жёлто-коричневом лице исчезли полностью, глаза стали шире, нос – больше, да и во всём его облике теперь сквозила некая торжественная величавость.
- Ну, вот мы и встретились наконец, испанский инквизитор Эухенио: - на Твердохлёбова с нескрываемой ненавистью смотрел индейский жрец… Тот самый жрец.
Знаешь, белый пришелец… – Медленно проговорил он на чистейшем русском, без акцента и всяких там «однако», характерных для северных народов: - Ведь это так больно: – заживо гореть на костре из собственных рукописей… Зато теперь я знаю, кто ты на самом деле, Эухенио. Ты не с Земли, ибо такая дрянь просто не смогла бы зародиться в нашем сотворённом Всевышним мире… Раньше, давно-давно, бесчисленные годы назад, ты жил в иной Вселенной, в мире двух Солнц, большого жёлтого, и маленького, яростного и ослепительно-синего, - там, где первой была Магия, а не Наука. И у тебя тогда имелось множество рук, гибких и юрких как змеи, и ты способен был жить как в океане, так и на суше. Ещё у тебя между щупальцев торчал клюв, острый, прочный и хищный, и хобот, - которым ты, прокусив при помощи клюва жертву, выпивал её всю без остатка… А характер твой был трусливым, но беспощадным и злобным. Выйдя на сушу, ты умел отводить глаза всем людям, жившим там, и они принимали тебя за человека. И сердце твоё было железным и неживым, но с негасимым атомным пламенем внутри. На самом-то деле кровь и чужая плоть не нужны были тебе: ты просто чувственно и изощрённо наслаждался мучениями избранной жертвы.
Но однажды – продолжал индейский жрец: – переполнилась чаша терпения людей, что населяли ту страну на берегу тёплого моря. Из столицы к ним прибыл очень сильный маг, и тебя, вызвав как послушную флейте гаммельнскую крысу из самых потаённых морских глубин - при помощи звука трубы, - пленили и изничтожили всесокрушающим пламенем прямо на берегу. А маг тот особенным мощным заклятием изгнал твой отлетевший дух во Внешнюю Тьму – чтоб ты больше не вернулся в его мир…
Именно поэтому, инквизитор Эухенио, ты так не любишь саксофоны, трубы, и прочие духовые инструменты. Видимо, те, кто создавал тебя некогда, где-то во враждебном всему живому пространстве и времени, с помощью подобных звуков управляли тобою…
– Да не трясись ты так! Не буду я тебя убивать, хотя, честно говоря, очень этого хочется… Сейчас ты уйдёшь. Мне неважно, куда: ведь та тварь, что я нашёл в тебе, проснулась и снова жаждет крови… Видишь? –индеец провёл рукой по ободранным щекам: - Это всё ты сделал, Эухенио, когда я разбудил в тебе эту клювастую гадину. Нелегко было загнать её обратно…
- А знаешь, инквизитор, в чём заключается вся ирония жизни? – А в том, - продолжал величавый жрец: - что звали тебя в каждой из двух твоих земных жизней - Эухенио, или Евгений, что по-гречески означает «Благородный». На самом-то деле ты прекрасно знаешь, кто ты есть…
Тут с шаманом произошла некая мгновенная перемена, и он снова стал самим собою – то бишь выцветшим от времени тощим старикашкой:
- Слушай, Евгеня, сейчас, однако, уходи отсель. До милиция ходи, в дурдом ходи сдавайся, - только здесь не оставайся. Однако тварь в тебе проснулась совсем. В зеркало, вон, посмотри.
Твердохлёбов глянул в зеркало и тотчас отшатнулся: из-под отражающей все световые лучи амальгамы на него яростно уставились злобные, хищные и беспощадные глаза древнего беспозвоночного моллюска.

5

Убить гадину.
Убей их всех! -
Начни с себя!
Анатолий Крупнов.


По дороге домой оно уже вовсю оживало в нём – нечто древнее, инфернальное и глубоко чуждое всему живущему и существующему на этой благословенной планете. Одна лишь только мысль упорно росла и росла внутри лысой, с небольшой куцей порослью на затылке, головы, и за довольно-таки недолгий промежуток времени успела стать не только единственной, но и господствующей и направляющей. И мысль эта была: УБИВАТЬ!!!
Всех, кто не имеет щупальцев и клюва.
Всех, у кого есть спинной хребет и горячая вкусная кровь.
Всех, кто умеет думать и размышлять.
Всех, кто способен чувствовать и ощущать боль.
Всех, кто слабее его.
А главное – ВСЕХ, КТО НЕ ТАКОЙ КАК ОН.
Самое интересное – это что все без исключения прохожие на улице по-прежнему принимали его за человека – видимо, существо, жившее теперь внутри него и снова ставшее им самим, вспомнило своё древнее искусство отводить глаза встреченным по пути разумным индивидуумам. Только собаки, замечая его истинную сущность, жалобно скуля, забивались под ноги своим беззаботным хозяевам. И кошки из подворотен шипели во след… И вот он пришёл домой.
- Надежда, Надюша… – Позвал Твердохлёбов свою супругу и соратницу ласковым и вызывающим абсолютное доверие голосом: – Выйди, пожалуйста, в кухню – мне надобно сообщить тебе нечто предельно важное…
Начать он решил с неё, и далее продолжить по убыванию возраста – так, чтобы годовалый ребёночек внучки, Алёшенька, самое нежное и беззащитное существо, остался последним, - как самый изысканный и долгожданный деликатес. Его можно будет подкидывать щупальцами вверх и с наслаждением ловить хищно подставленным клювом. А как он при этом будет вопить, захлёбываясь в плаче…
Здесь перо выпадает из моей руки, ибо подробно описывать случившееся далее кровавое и бессмысленное зверство нет ни слов, ни желания. Однако надо сказать, что милиция, вызванная на дом к Твердохлёбову узнавшим из расписки адрес якутским шаманом, прибыла слишком поздно, чтоб успеть спасти хоть кого-то из несчастных обитателей одной с Евгением Васильевичем квартиры. Единственное, что они смогли сделать – так это, наконец, с помощью табельного оружия избавить Землю-матушку от назойливого присутствия на ней Е. В. Твердохлёбова, верней, той гадины, в которую он обратился, - вспомнив хорошо подзабытое старое.
Хоронили его тайно, да и вообще местные власти изо всех сил постарались замять эту гнусную и пренеприятнейшую историю.

P. S.

- Сегодня, ребята, репетиции не будет. Сейчас вот пивка для храбрости глотнём и в лес отправимся. Я там осиночку молоденькую присмотрел, поэтому топор надо бы прихватить. – Так где, вы говорите, его закопали?

Весна 2001г -18 Марта 2002 г. Денис Елисов.


ОДИН ИЗ ПОСЛЕДНИХ

Когда-то, давным-давно, вы все, ныне живущие, были подобны нам. Мы питались сочными травами и кореньями, приручали волков и диких кошек, но сами - ни в коем случае не ели мяса. Не ели двадцать пять дней лунного месяца. Но - стоило лишь Луне полным бело-жёлтым глазом осветить лесные поляны - мы перекидывались. Вы до сих пор боитесь нас... - Зовёте оборотнями, перекидышами, выродками... Хотя, если честно взглянуть, то выродки - это вы. Вы хоть помните, кто вы такие? Вы - те, кто не мог, да и не хотел учиться великому искусству Превращения... Будучи изгнанными, вы очень быстро научились сбиваться в стаи... Две, три, четыре тысячи лет - для вас это вечность - и вы расплодились так, что не осталось даже мелкой тропки, где б не прошёлся своей грязной лапой "Homo Sapiens" - так вы, кажется, себя называете. Надо же: - "Homo" - человек то бишь, да ещё и "Sapiens" -разумный, дескать... Просто слов нет... Венец природы... Даже общаетесь между собою - не по-людски: - мозг к мозгу, а каркаете как вороны. Аж слушать противно. Тем более, что пройдёт всего лишь пара тысячелетий - и вы уже друг друга не понимаете.
Народы, племена, государства... Да кто право дал - вот этому, к примеру, субъекту - носить, горностаевую мантию и гордо обзываться королём? Когда вы были с нами, никто и придумать-то такого не смог бы... Надо же: - Власть... Абсолютно незнакомый лично тебе человек, которого видишь только по телевизору, да ещё некто в мундирах, что жадно упиваются хотя бы малой возможностью предстать воплощением государства и этого незнакомого человека... В отличие от вас, мы - вольный народ. Старейший наш - он мудрый, это его право - учить молодых и неопытных. А у вас - в любом вашем "обществе", главный, как правило, - всего лишь тот, кто хитрей и пакостней. И свора жлобов да шакалов-прихлебателей вокруг - это чтобы действительно умный, не дай Бог, к власти не пробился. Вы теперь уничтожаете нас как можете - да ещё колы какие-то придумали осиновые, молитвы специальные... Мы так же смертны, как и вы, выродки... Мы так же умеем и любить, и горевать. Это вы в ложной гордости поставили себя выше всех, выше остальных живущих. А нас - обозвали исчадиями дьявола. А за что? - А за то, что вы так не умеете: - стать на несколько ночей зверем, пройтись по неведомым тропам, загнав вожделённую добычу, и вкусив свежего мяса... Это же так здорово - весь месяц питаясь корнями и фруктами, на несколько ночей воплотиться свирепым хищником.
Нас зовёт Луна... А для вас, выродков, полнолуние - это просто предлог запереться покрепче в закопчённых каменных трущобах - и рассказывать друг другу байки о полуночных ужасах и таинственных неведомых страхах. Сами вы зверьё. Вы ведь боитесь нас... Хотя вы - это наше детище, просто всего лишь изменившееся и выродившееся. Вы даже с собственною собакой не можете найти общий язык. А кошки - те вообще вас презирают... Лошади вас возят просто из снисхождения. Я - один из последних. Не осталось почти что нас. Вы повывели: - за то, что не такие, как все. Я спасся, ибо мимикрировал. Приспособился жить в вашем "государстве". Приспособился зарабатывать деньги - и тратить их. И ещё много чему научился… Ныне я стал подобен вам. Тоже ношу джинсы и сверху одеваю свитер. И футболку тоже одеваю. Я спрятался... Я - один из последних. Мне - да знаете ли, вы, выродки, сколько мне лет? Сам не считаю - но, где-то семьсот-восемьсот... Щенок ещё... Но только по ночам в полнолуние - я выхожу из полутёмного исписанного непристойными лозунгами подъезда и направляюсь в лес – ибо только там мой истинный дом. Беру с собою нож - и втыкаю его в ближайший пень. Прыгаю через него - и вот я снова хищник. Я снова волк - и выхожу на охоту...
Кстати, чтобы перекинуться, на самом-то деле не нужны ни ножики, ни пни, ни умопомрачительные сальто через них. Это просто ритуал такой - ритуал Отречения от Орудия, - то есть того главного, на чём и держится ваша хвалёная цивилизация. Ножик - просто символ Орудия Труда, что, не успев толком и возникнуть, тотчас же стало Оружием в ваших проклятых лапах - и, в первую очередь, оружием, направленным на себе подобных.
Впрочем, на себе подобных вы и тренировались в своём кровавом искусстве убийства, и довольно-таки долго - прежде чем всерьёз взяться за нас. И то, что вы называете "цивилизованным обществом", увы, достойно презрения, ибо оно построено лишь на условностях, выдуманных вами же. Если бы считалось верхом приличия кушать своих родственников на завтрак, обед и ужин - а именно так у вас ещё недавно и было, вы изгоняли бы с негодованием тех, кто из брезгливости отказывается это сделать. Все так называемые этикеты - ложка в правой, ножик в левой, все правила, уставы и законы, выдуманные вами на свою же голову - есть лишь жалкая попытка затолкать бесконечную великую Вселенную в узкий кубический ящик собственного убогого мировосприятия. Вот так.
А как же ещё, если мир, что вы созерцаете вокруг себя, ограничен рамками условностей и бесчисленных догматов? Это похоже на телевизор: на мерцающем цветном экране видно лишь то, что влезло в узконаправленное поле зрения телекамеры. А ведь на самом деле у диктора, что сидит за столом, есть, к примеру, ноги - одетые в брюки, ботинки, и чёрные, в синюю клеточку, носки. И реальный пейзаж продолжается дальше и дальше - куда-то за горизонт и квадратные рамки экрана. На самом деле окружающий нас мир абсолютно бесконечен во всех измерениях, включая время, и бесконечен в своих вариациях. Попробуй-ка кто-нибудь хотя бы чуть-чуть вообразить это во всех подробностях - мозги тут же зависнут, как компьютер.
Впрочем, вы сами превратили собственный разум в компьютер - поэтому он у вас и зависает порой - по законам симпатической магии: подобные вещи и действуют подобно. И если посчитать, например, что телефон есть механический протез телепатии, получится вот что: представьте-ка, что, имея совершенно здоровые ноги, некто привязал к согнутым коленям протезы, чисто механические, как у Мересьева. И везде ходит на них, не снимая. Спустя пару месяцев, у него обмякнут и начнут отмирать мышцы голеней и ступней, данные от рождения. И вскоре механический протез ноги будет этому "некто" просто жизненно необходим, так как он не сможет без него передвигаться: свои-то конечности уже не носят... Так вы потеряли телепатию, телекинез, и многое-многое другое... А тех, кто владел по-настоящему своим разумом и телом, вы обзывали колдунами и ведьмами. И жгли их на кострах. Жгли и травили. Травили и жгли.
Конечно, теперь это стало модным: экстрасенсы, потомственные колдуны... Да кто из них потомственный? От силы процентов пять... А остальные - так, шарлатаны, что вас, лохов бестолковых, на деньги разводят. Лет через несколько мода эта закончится, и вы снова начнёте охотиться на ведьм. Чтобы жечь и травить. Травить и жечь. Между прочем, это ещё и генетическая выбраковка обыкновенной человеческой красоты: ведьмой, как правило, считается самая красивая женщина в деревне либо городе. Именно поэтому западные престарелые ухажёры так стремятся, например, в Россию, Белоруссию и на Украину: здесь просто святая инквизиция в своё время не лютовала. Оттого-то славянские женщины так ценятся в якобы цивилизованном мире.
Есть ещё нечто, отделяющее вас от подобных мне: нежелание понимать. Я нахожусь ныне в человеческом теле, и могу, например, понять любую вашу музыку - от классики, - и вплоть до тяжелейшего "блэка". А вы - вы сбиваетесь в стаи по музыкальному или спортивному признаку и жутко дерётесь промеж собой. Тысячу лет назад в Константинополе точно так же дрались - только там не поделили цвета колесниц, а не стили музыки. Две тысячи лет назад в Риме люто бились фанаты различных гладиаторов, а в Греции - сторонники разных философских учений.
И чувств у меня гораздо больше, чем у вас, бандерлоги несчастные. Вот сейчас, например, я прекрасно ощущаю, как по щербатой лестнице подъезда ко мне поднимаются трое ничем не примечательных граждан. Но это только на внешний вид они выглядят вполне респектабельно, и я бы даже сказал, безобидно. На самом-то деле - у каждого в кобуре под мышкой на боевом взводе приготовлены чёрные табельные пистолеты с глушителями, оснащённые для верности специальными серебряными пулями. Только недавно, по-видимому, меня вычислили, и теперь идут ликвидировать. Уверенно так идут…
Надо же – даже в дверь позвонили… Какие вежливые теперь убийцы стали… Ну вот, уже дверь ломают – точно знают что я здесь и деться мне некуда… Красиво ломают: аккуратно и почти что бесшумно. Соседи вот выглянули, а им – удостоверение служебное под нос, чтоб знали своё место и не высовывались… И дальше ломают… Ну ничего, ничего, ликвидаторы… Я тоже очень даже неплохо умею ликвидировать. И мне особенно приятно будет ликвидировать таких вот, неприметненьких…
Вошли. Ну, вот и здорово! Так начинайте же, я жду. И у меня есть, чем ответить…

Осень2001г. - 18 Марта 2002 г.


МЕДОСМОТР

- Ну, конечно же, можно, молодой человек, - добродушный старичок-доктор, чем-то смахивающий на мультяшного Айболита, гостеприимно распахнул дверь кабинета: - Вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Это всего лишь обыкновенный, но жизненно важный медосмотр. Надеюсь, вы сами знаете: - Иван Иванович – начальник с причудами, да и аллергия у него в последнее время развилась, особо редкая, по секрету говоря…
Видимо, у смешного старичка была такая неискоренимая манера – сыпать и сыпать быстрые суетливые слова как горох на барабан, не умолкая почти ни на миг: - Ещё к тому же, все эти пневмонии атипичные, да и прочие гепатиты… Прямо спасу никакого нет, что ни год – то новая зараза. Да… Портится вкус человечества к жизни, портится… Потому-то и медосмотр стал ныне так необходим для такой ответственной встречи.
Смешным старичка делал нелепый головной убор – обыкновенный вроде бы медицинский колпак, но с небольшой выступающей окантовкой по самому верху помятого белоснежного цилиндра. Оттого доктор иногда смахивал на нервного седоватого поварёнка. И он продолжал без устали сыпать гулко отскакивавшими от стерильных стен кабинета словами: - Запамятовал, сколько вам лет… - А, спасибо. Хороший, зрелый возраст. Так сказать, мужчина в полном расцвете сил, в самом соку… Близорукостью, дальнозоркостью не страдаем? Нет? Что ж, поверю на слово. А сейчас для начала посмотрим медицинскую книжечку… Что ж, анализы все в норме… Ах, вы ещё и кровь сдаёте? Это просто великолепно, молодой человек: кровь непременно должна обновляться, и течь по организму без вредных шлаков и примесей. Надеюсь, не курите? – Печально… И много? Всего-то две-три штучки в день? – Ну, слава богу, а то я уж было, испугался. Лёгкие человека, знаете ли, выдерживают лишь строго определённый уровень влетающей в них сажи и табачных смол, а стоит его чуть превысить – и начинается засорение, опять-таки шлаки, сажа… Вы когда-нибудь видели лёгкие курильщика на вскрытии? Весьма неаппетитное зрелище, честно скажу… И пахнут они очень отвратительно. Как помойка, на которую выкинули дёготь. А как у нас с алкоголем? Водку пьёте?
- Видите ли, после той печальной летней истории я не то, что пить, - видеть её не могу. – Парень потряс головой, чтоб сбить гипнотическое оцепенение, вызванное непрерывным словопадом: - То же и с пивом. А так – иногда пропускаю стаканчик красненького по выходным. Тем более, читал где-то, что это полезно. Кажется, в «Аргументах и Фактах».
- Конечно же, полезно, молодой человек, - но только если это стаканчик, а не графинчик или канистрочка. Вовремя исправились, вовремя… Ведь Иван Иванович уже буквально на следующее утро был полностью и во всех подробностях информирован о ваших весёлых приключениях. Не любит он пьяных, а в особенности - алкогольный запах. Говорит, от него аппетит пропадает надолго… У нашего любимого, достойнейшего и бессменного начальника очень хорошая служба информации. Вы, знаете ли, - уже семь лет здесь работаете. Между прочим, семь – это мистическое и священное число, поэтому пора бы и додуматься, что тут к чему. Кстати, зря вы с Ольгою так… Хорошая девушка, из приличной семьи, - женились бы, дети пошли б здоровенькие, пухленькие такие… - М-м-м!!! – Доктор аж причмокнул и облизнулся, видимо представив мысленно сочных пухленьких младенцев, - и с укором продолжил: - Не дело это, молодой человек. Ну вот кому вы теперь нужны - такой красивый, и до сих пор холостой? Разве что нам… Скажу честно, скоро вам найдётся вполне достойное применение… А вы пока раздевайтесь… - Нет, до трусов. И носки тоже снимите. Та-ак. Хорошие бицепсы, даже я бы даже сказал, очень хорошие; – Врач цепкими пальцами тщательно ощупал торс: - И грудные мышцы тоже. И бёдра… - Не фигура – просто поэма какая-то! - Кстати, а вы стихи пишете, молодой человек?
Молодой человек резко тряхнул тёмно-русой кудрявой головой, снова избавляясь от назойливого словесного перестука, и почему-то с робостью в голове ответил: - Писал, было дело… Своей любимой девушке целую поэму посвятил.
- А вот это вы зря. Стихи писать вредно. Над ними думать приходится, когда пишешь, - а думать тоже вредно. При этом от натуги погибает множество клеток мозга, и мозг этот со временем портится и необратимо изменяется. Рифмами пахнуть начинает, - а там и до неуместного у нас вольнодумия с анархией недалеко. А ведь ещё древние полинезийцы, совсем дикий вроде бы народ, - но и те знали, что вкус…
- Что-что? – А… Туалет вон там, дверь за ширмой, свет изнутри включается, если на ощупь руку вправо протянуть вдоль стенки. Как же вовремя вспомнили! А я и забыл вам сказать, что к Ивану Ивановичу нужно являться не только с пустым желудком, но и с пустым мочевым пузырём. Так нам работы меньше. Надеюсь, не завтракали? – Почему же строгости? Я же говорю – аллергия у него. Да и пост важный, не приведи бог заболеть чем-нибудь после встречи с вами. Он же весь в заботах и трудах, как пчёлка: - сами знаете, чем наш Иван Иванович бессменно руководит столько времени… А это такой ответственный пост! И согласитесь со мною, можно ведь всё же при такой занятости позволить себе хоть иногда небольшие и вполне безобидные причуды!
Многословный доктор выдержал полуминутную паузу, - наверное, для того, чтоб набрать побольше воздуха – и затараторил с удвоенной силой: - Та-ак, теперь язычок высунем, гланды… Гланды в норме, красноваты, правда, но это ничего. Дышите глубже… Теперь не дышите… Вроде порядок, сипов-хрипов не слыхать, у вас не лёгкие, - просто кузнечные меха какие-то. Хоть завтра в космонавты. Впрочем, вы, может быть, и так в космос попадёте. Мы это быстро с Иваном Ивановичем по блату организуем… – Хотя, о чём это я? Совсем заговариваться стал на старости лет. Ладно, смотрим далее... Кожа чистая, угрей и сыпей нет… Теперь трусики приспустим. - Точно ничего венерического не цепляли? Ну-ну… Только вот сейчас распишитесь на этом листочке, что претензий не имеете. Как зачем? Законы знать надо, молодой человек!
…– Не понял намёка: он что, ориентации не той?…
Протяжная пауза, – и смешной старикан вдруг резко побагровел от ярости, а лицо его стало похоже на включенный стоп-сигнал белоснежной «Волги»: наконец-то дошёл весь смысл оброненной пациентом фразы: - Да вы что, честное слово, с ума сошли, что ли! Иван Иванович честный и верный семьянин, внучка вот на днях родилась! И как вы только подумать-то такое могли! Извращенец. - Нет, это просто у него такой вкус оригинальный: предпочитает встречаться наедине лишь с чистыми душой и телом людьми. Эстет потому что. Грязнуль, отщепенцев, и прочих не отформатированных он просто физически не переваривает. Даже избранного им человека нужно долго, тщательно, часа так два, а главное, правильно - готовить к столь важному и ответственному визиту. Вот поэтому-то далеко не каждый из вас, ему подчинённых, удостаивается такой высокой чести и доверия: – лично присутствовать на обеде уважаемого Ивана Ивановича. Разделить с ним трапезу, так сказать…
- Что ж, вроде бы и осмотрели мы вас, избранный вы наш. В последние дни кушали нормально? Без холестерина и запрещённых в Европе пищевых наполнителей? Ну, вот и славненько! А теперь – милости просим вон на ту кушеточку прилечь. Да-да, именно на эту, обтянутую свиной кожей. Я пока что шприц проверю… Кстати, а знаете ли вы, кого знаменитые своей необычной по нашим европейским меркам кухней, древние полинезийцы называли «длинной свиньёй»? – Свинью в форме таксы? - А вот и не угадали! И не кенгуру. И не опоссума. И даже не коалу. Всё гораздо проще… - Что? - Нет, ничего страшного, обыкновенная безобидная прививочка. Правда, сонливость сразу же будет небольшая. Побочный эффект - да и то, вскоре всё пройдёт. Потерпите… - Всё… - Всё-всё пройдёт, и печаль, и радость… - Ласковый голос старого Айболита настойчиво вгонял в сон, как песня кота-баюна из полузабытой детской сказки. Перед глазами всё поплыло, закружилось, - и тихо-тихо, без тряски, унесло куда-то в бесконечность…

***
Спустя несколько минут, убедившись, что усыпление прошло как надо, седой доктор аккуратно стянул с себя белоснежный халат, оставив, правда, на голове тот смешной и непонятный колпак. Под эскулаповым халатом оказалось синее засаленное трико - ещё советского производства, - то самое, памятное многим по урокам физкультуры: с обвисшими локтями и коленками. Прежде чем заняться основным своим делом, хозяин стерильного кабинета поднял телефонную трубку и чётко доложил в неё, - через каждую фразу внимательно прислушиваясь к своему далёкому собеседнику: «- Так точно, Иван Иванович. Ровно через два часа приглашаем вас к столу. - Как всегда, с бульоном и специями, по нашей доброй традиции. - Конечно же, давно уж в холодильнике! - Да, «Гжелка». - Литр, как и просили. – И такие тоже есть. Гаванские. От самого Фиделя презент. - Да. Не подведём. - У меня достойные подручные. - Ручаюсь. - Приступаю».
Затем он открыл потайной шкаф, и с ехидным смешком подпоясался кожаным фартуком со слегка замытыми зловещими багровыми пятнами. В другом отделении шкафа нашлись острейшие разделочные ножи и шампуры, а за дверью уже вовсю гомонили молодые голоса подмастерьев-поварят.
Сегодня дорогой и уважаемый Иван Иванович будет вполне доволен обедом.

Денис Елисов. 28.10.03.


Содержание: | Ухмырье | В Сумерках Разума | Провинциальные Хроники | Злые Песни Подмосковного Леса | Бордюристан | Рассказы | Стихи | Поэмы | Нид | Статьи | Тезисы и афоризмы | Творческие люди вокруг |

 

Главная | Автобиография | Содержание | Изображения | Гостевая
 
  © Все права принадлежат Денису Елисову; Использование информации с сайта бех ссылки на источник запрещено      Designed by Dieman